Поездки с “шашечками”

 Если в предыдущее десятилетие на дорогах наблюдался таксомоторный плюрализм — “шашечки” имелись у ЗИМов, ЗИЛов-110, “Побед” и “Волг”, то в 1970-е работать как такси стали исключительно “Волги”. А разнообразие заключалось лишь в том, что старую модель ГАЗ-21 (на такой Олег Ефремов в фильме “Три тополя на Плющихе” возил Татьяну Доронину) понемногу вытесняла новая — ГАЗ-24.

Пассажиры ловили машину преимущественно на улице — подходили к бровке тротуара и поднимали руку. На этот зов реагировали свободные такси — с зеленым огоньком в правом верхнем углу лобового стекла. Однако водитель сам решал, поедет ли по адресу, названному клиентом. Подъезжали и такси с желтым огоньком, уже имевшие в салоне пассажира. Потому что таксист был заинтересован взять попутчиков, а левые деньги положить в карман.

Также останавливались и частники — владельцы личных машин. Оплата была, понятно, договорной, но все-таки дешевле, чем в такси. Однако не каждый пассажир спешил сесть в салон. Особенно в вечернее или ночное время. Считалось, что это рискованно: кто его знает, что он за гусь, этот автолюбитель. А вдруг завезет куда-нибудь в темный лес и пиши пропало? Во многих семьях родители инструктировали дочек: садись только в такси, никаких частников!

Подозрительность многих пассажиров в отношении частников отразил тогдашний анекдот. Женщина голосует на Крещатике. “Зеленые” и “желтые” такси одно за другим проносятся мимо. Наконец при­тормаживает частник и спрашивает: “Куда вам?” Женщина недоверчиво отшатывается: “Вы же без шашечек…” Водитель: “Мадам, вас интересуют “шашечки” или ехать?”

Впрочем, в некоторые машины без “шашечек” садились без страха даже самые осмотрительные киевлянки. Речь о черных служебных “Волгах” с государст­венными номерами. Водители крупных чиновников, которым по рангу полагался служебный автомобиль, потихоньку “левачили”. Пока шеф у себя в кабинете решал важные государст­венные проблемы, его шофер подрабатывал извозом. Потому что зарплата маленькая, и даже с учетом премий и “директорских надбавок” — официальных доплат к заработку — денег едва хватало на жизнь. Такой водитель, как правило, брал с пассажиров меньше, чем частник, поскольку был рад любым клиентам — было выгоднее везти даже за небольшую плату, чем гонять порожняком в поисках выгодного пассажира. Ведь в распоряжении водителя всего час или два. А бензин… Ну что бензин? Он же все равно государственный.

Из-за этих черных “Волг” порой разыгрывались драмы. Особенно если молодой человек ревнив и при этом сравнительно недавно живет в Киеве. Например, стоит он у кинотеатра перед вечерним сеансом с букетом роз. Девушка опаздывает. Кавалер поглядывает на часы — скоро начнется фильм. Вдруг лихо подкатывает черная “Волга”. Из нее выпархивает та, которой предназначены розы. “Чья эта машина?” — напряженно спрашивает молодой человек, охваченный внезапными подозрениями. “Откуда я знаю? — смеется девушка. — Случайная машина”. “Нет, дорогая, — заводится юноша, — случайно в таких машинах не ездят! Лучше сразу скажи, что у тебя там с этим министром?” Словом, вечер у этой пары безнадежно испорчен. А тень ревности еще долго будет преследовать вчерашнего провинциала, не успевшего разобраться во всех тонкостях киевского частного извоза.

02 вместо 002

Мало кто из тогдашних пассажиров знал, что голосовать у бровки — не по правилам. Ведь формально таксист был обязан брать пассажиров только на специализированных стоянках. Хотя на самом деле там стояли не такси, а пассажиры в ожидании машин.

Самая знаменитая в Киеве стоянка такси находилась на Бессарабке. Там всегда была очередь, подчас немаленькая, однако она двигалась сравнительно быстро. Пассажир, чья очередь подошла, садился в салон автомобиля и называл конечный пункт поездки. Однако таксист не спешил нажимать педаль газа. Он выходил из машины и с деловым видом направлялся к очереди в поисках попутчиков. И лишь заполнив салон, маэстро брался за баранку…

Иногда на стоянку заезжали и “желтые” такси. Водители, приспустив правое стекло, выкрикивали названия жилмассивов, на которые они везут пассажира, уже сидящего в салоне: “Березняки!.. Святошино!.. Теремки!..” Те, кому по пути, вне очереди садились в машину. Однако гражданам, стоявшим в конце очереди, объявления водителей были не слышны. Одна глуховатая дама, завсегдатай этой стоянки, боялась упустить свой шанс и постоянно переспрашивала: “Что-что? Куда он едет? В Дарницу?” Из передних рядов ей кричали: “На Сырец!” или “На Чоколовку!”, на что она всякий раз искренне возмущалась: “Ха! Нашел куда ехать!”

Постоять в очереди на такси можно было также возле магазина “Секунда” на площади Калинина (ныне Майдан Незалежности), у ЦУМа — со стороны улицы Ленина (Богдана Хмельницкого), на площади Л. Толстого, на Красной (Контрактовой) площади. А вообще, в 1979 году в Киеве насчитывалось 115 стоянок таксомоторов. Несмотря на это, абсолютное большинство пас­сажиров все же предпочитало ловить такси.

Впрочем, его можно было вызвать не выходя из дому — по телефону. Для этого в Киеве был выделен специальный номер 002. Однако невнимательные пассажиры, набирая службу такси, нередко попадали в милицию, чей телефон был всего на один нолик меньше — 02. Поэтому в 1970-х годах номер заменили на 082.

Вызов такси по телефону отличался от современного. Во-первых, машину нельзя было вызвать “на сейчас”: срочные заказы, гласили правила, “принимаются не позже, чем за 30 минут до обусловленного времени подачи машины”. То есть как минимум придется ждать полчаса. А то и час. Во-вторых, пассажир оплачивал не только собственный проезд (сумму по счетчику), но также и проезд таксомотора к месту вызова (сумма зависела от удаленности подаваемой машины, но, согласно правилам, не могла превышать 1 рубль). Кроме того, за оформление заказа надо было внести комиссионный сбор в размере 30 копеек.

В итоге телефонный сервис оказывался не только неторопливым, но еще и весьма недешевым. Например, проезд с Амурской площади на Подол выливался в следующую копеечку. Плата за проезд машины к месту вызова — считаем, рубль. Плюс 30 копеек комиссионного сбора. Добавим 10 копеек за посадку в салон (официально эта услуга именовалась “за включение таксомотора”). Оплата по счетчику 13 км дороги на Подол составляет 1 рубль 30 копеек. Что в итоге? 2 рубля 70 копеек. Дороговато… Выгоднее “поймать” машину на улице. Это и вдвое дешевле (придется уплатить 1 рубль 40 копеек), и быстрее. Впрочем, все познается в сравнении: “рупь-сорок” — это в тридцать раз дороже, чем поездка в автобусе.

Ночные поездки на такси имели свои особенности. Если пассажир хотел ехать в центр — без проблем. Но в районы с “нехорошей” репутацией — ДВРЗ, Отрадный — таксисты соглашались везти неохотно. А после часа ночи, когда закрывалось метро, и у клиента не было возможности воспользоваться другим видом транспорта, могли выставить условие: оплатить “двойной счетчик”. Мол, на обратном пути не будет пассажира. И ничего не поделаешь — раскошеливались. Не ночевать же на улице!

Впрочем, в 1977 году государство подняло цены в два раза: 20 копеек посадка, 20 копеек за километр пути. И рубль за полчаса простоя. Так что упомянутая поезд­ка на Подол обошлась бы в 2 рубля 80 копеек в “уличном” такси или 5 рублей 40 копеек в вызванном по телефону. Дорого, ведь зарплаты и стипендии остались на прежнем уровне. Так что поначалу машины с шашечками целыми колоннами выстраивались на стоянках — желающих ездить по новым тарифам оказалось мало. Затем люди постепенно привыкли к новым ценам. И опять на стоянках такси появились очереди.

“Тень” таксиста

Чтобы таксисты не “левачили”, на улицах иногда дежурили контролеры. Если видели, что на лобовом стекле горит зеленый огонек (это значит, счетчик не включен), а в салоне сидит пассажир — значит, нарушение налицо. Составляли акт, и у водителя потом были неприятности.

Однако опытные таксисты зарабатывали по-другому. Главным образом, на “подсадках”. Так назывались пассажиры, которых водитель брал по дороге, причем за отдельную плату, хотя счетчик тикал один на всех участников поездки. Таким образом, когда счетчик показывал, например, 2 рубля, каждый из пассажиров платил по 2 рубля, в то время как водитель сдавал выручку строго по счетчику. А все, что сверх того, — в карман.

Другой вариант: “нет сдачи”. Срабатывал, если клиент опаздывал — на поезд, на занятия, на свидание, а денег под расчет у него не было. И времени, чтобы где-то разменять — тоже. В этом случае трехрублевая поездка вполне могла быть оплачена пятирублевой купюрой. То есть два рубля шли таксисту.

По самым скромным подсчетам, водитель, сдавая в конце смены выручку, уносил в кармане как минимум такую же сумму. Эти доходы, нигде не учтенные и не облагаемые налогами, представляли собой классический “черный нал” периода развитого социализма.

Попробуем подсчитать. В 1981-м в Киеве работали четыре таксопарка — на улицах Пархоменко (ныне Дегтяревской), 25а, Гринченко, 18, Перспективной, 3 и Брацлавской, 46. На городские дороги ежедневно выходили более 3 тысяч легковых автомобилей, перевозивших за сутки 110-120 тысяч пассажиров. Выходит, одна машина за день перевозила около 40 пассажиров. А правильнее сказать, обслуживала примерно 40 заказов. При двух водителях-сменщиках — по 20 заказов на каждого. При среднем “счетчике” 1 рубль с поездки, таксист в конце смены сдавал в автопарке 20 рублей и столько же прино­сил домой. Что означало около 500 левых рублей в месяц. Так что таксисты, имея довольно скромную официальную зарплату, хорошо зарабатывали.  

Закулисные деньги

 Экономика все сильнее буксовала, список дефицитных товаров, исчезающих из обычной торговли, увеличивался с каждым годом, очереди в магазинах удлинялись, а официальная статистика, как ни в чем не бывало, доказывала обратное. Мол, экономика на подъеме, а товаров народного потребления производится все больше и больше.

Но даже в среде скептиков мало кто догадывался, что публикуемые статистические сведения не просто подправлены — они охватывают лишь часть экономики. Ведь параллельно с официальными экономическими взаимоотношениями существовали и другие — неофициальные. О новостях этой “закулисной” экономики и ее героях не рассказывали по телевидению. И не упоминали в газетах. А если изредка и писали, то в разделе фельетонов.

Заканчивался такой фельетон, как правило, назидательным сообщением о том, что решением суда герой данной публикации получил соответствующий срок лишения свободы.

“Здесь вам не базар!”

В 1970-е в каждом районе Киева насчитывалось около двух десятков овощных магазинов. Назывались они однообразно: “Овощи, фрукты”. Иногда — “Овощи, фрукты, мясо”. Заметим: магазинные цены в те времена были ниже базарных. Неудивительно, что большинство покупателей отдавало предпочтение государственной торговле.

Посетитель заходил в торговый зал магазина, где его встречали металлические контейнеры с разными овощами-фруктами, продавец за прилавком, весы, счеты с костяшками. И, понятно, очередь к прилавку. Никаких пакетиков не давали, надо было приходить с собственной кошелкой или авоськой. Однако наполнял эту тару не покупатель, а сам продавец. Понятно, по собственному усмотрению. И наряду с хорошей картошкой нередко клал и подгнившие корнеплоды.

Иные покупатели пробовали возмущаться, но тренированный труженик советского прилавка сохранял невозмутимость. “Здесь вам не базар, — возражал он, — на Бессарабке будете выбирать!” А слишком строптивого клиента укрощал с помощью других покупателей: “Вот вы сейчас заберете лучшую картошку, а что я остальным буду отпускать?” И очередь одобрительно гудела: “Правильно!.. Ишь, барин нашелся!” Вступать в дискуссию о том, что нужно лучше хранить товар, не допуская его порчи, было бессмысленно.

“Нам такую картошку привезли с базы, — парировал продавец. — Что я могу сделать?” Далее просто: или вы оплачиваете покупку, или отказываетесь от нее и, отстояв очередь, уходите ни с чем. Второй вариант позволял сохранить лицо. Но до ближайшего овощного магазина идти минут двадцать, а там тоже очередь, и нет никаких гарантий, что тамошняя картошка окажется лучше. Да и нести ее домой будет дольше.

На самом деле в каждой партии овощей, привозимых с базы, допускалось 3% “некондиционного” (порченого) товара. И если бы продавец действительно клал в авоську покупателя каждую тридцатую “некондиционную” картофелину, скандалов бы наверняка не было. Но дело в том, что он норовил положить каждую десятую, а то и каждую пятую (в зависимости от наглости и умения закрыть рот недовольным). Потому что перед тем, как выложить товар в торговый зал, сотрудники магазина его “отфильтровывали” — для себя, знакомых… А оставшееся, включая “некондицию”, требовалось “спихнуть” покупателям.

Однако главный “секрет” заключался не в этом. Реальный путь упомянутой картошки в торговый зал магазина был намного сложнее и драматичнее. Ведь подчинялся он законам не столько официальной, сколько “закулисной” экономики.

“Запорожец” ежемесячно

Любой магазин, торгующий овощами и фруктами, входил в состав районного оптово-розничного комбината, который, в свою очередь, подчинялся Киевскому городскому объединению “Главплодоовощторг”. Соответственно, магазин прикреплялся к плодоовощной базе, с которой и получал товар.

Заведующий магазином в конце рабочего дня звонил на базу и делал заказ на завтра. На следующий день к магазину подъезжала машина с товаром. По неписаным правилам, водителя следовало “отблагодарить”: за доставку дефицитного товара — 5-7 рублей, за доставку обычного — 2-3 рубля. Если не заплатить, ни одна машина с базы больше в этот магазин не приедет. Причины найдутся “веские”: например, “нет свободной машины”, “перебои с бензином”, “заболел водитель”, “ждем поступления”… Несколько дней магазин простоит без товара — заведующего уволят по статье. Поэтому водителя и “премировали”.

Чтобы товар из кузова машины перекочевал в подсобное помещение магазина, нужен грузчик. Зарплата у него маленькая. Поэтому завмаг должен ежедневно давать грузчику рубль на обед. Иначе он отомстит: начнет “ронять” ящики при разгрузке или красть сверх всякой меры. Выгоднее отдать рубль и не иметь приключений.

После реализации товара в магазине остаются пустые ящики. По инструкции, их вывоз на базу или на тарный завод должен осуществляться централизованно. Но это — в теории. А на практике никто вывозом тары не занимался. Реально заведующий магазином звонил на базу и вызывал машину. Приехавшему водителю следовало дать 10-15 рублей. Не дадите — ни одна машина больше не приедет. А это значит, что тара будет скапливаться во дворе, начнутся жалобы жильцов. На первый раз завмага-неудачника оштрафуют, на второй — уволят… А еще ведь надо мусор вывозить. У мусорщиков тариф четкий: 20 рублей за приезд машины.

Подсчитаем “производственные” расходы. На протяжении рабочего дня в магазин прибывает 5-10 машин с товаром — чаще обычным, но иногда и дефицитным. Завмагу это обходится в 30 рублей ежедневно. В плодоовощном магазине работали, в среднем, пять грузчиков. Значит, запишем в расходы еще пять рублей. Плюс 10-15 рублей за вывоз пустой тары. И не забудем о двадцатке мусорщикам. Итого: 70 рублей. При 25 рабочих днях в месяц получаем кругленькую сумму — 1750 рублей.

Но это еще не все. Ведь есть проверяющие органы, которым магазин подчиняется в дисциплинарном порядке, — торговая инспекция, народный контроль, санэпидстанция, пожарный надзор и многие другие. Всем им нужно платить, иначе нормально работать не дадут. Кроме того, придется “отстегнуть” милиции, ОБХСС — чтобы гасили жалобы покупателей, чтобы не замечали “левый товар” на прилавке.

Лояльность контролирующих органов обойдется завмагу примерно в 500 рублей в месяц. Эта сумма могла немного уменьшиться, если проверяющие брали натурой — например, дефицитными апельсинами, мандаринами, бананами. Или экзотическим плодом, которым в 1970-е в Киеве лакомились лишь избранные, — ананасом.

А еще завмаг обязан был регулярно отправлять своих работников на медосмотр. Но как их отправишь в поликлинику, где они проведут как минимум половину рабочего дня, если в магазин завезли скоропортящийся товар — виноград, клубнику? Значит, нужно уговорить врача, чтобы он осмотрел персонал прямо в магазине. Цена вопроса — десятка.

Перечень затрат далеко не исчерпывающий, однако и так ясно: чтобы удержать на плаву свою плодоовощную “флотилию”, завмагу надо было иметь ежемесячную “черную кассу” в размере около 2,2 тыс. рублей. Столько же стоил автомобиль ЗАЗ-965 “Запорожец” (горбатый). Официальная же зарплата самого заведующего плодоовощным магазином не превышала 150–160 рублей. С надбавками и премиями едва дотягивала до 200.

Откуда брались деньги

Более двух тысяч неучтенных рублей в месяц — это около 90 “левых” рублей в день. В распоряжении завмага было несколько способов “сделать” эти деньги. Например, “на кондиции”. Ведь с базы могли прислать в магазин свежие овощи или фрукты, а могли — изрядно подмороженные и подгнившие. Решение “казнить или помиловать” всецело зависело от товароведа плодоовощной базы, а точнее — от его взаимоотношений с завмагом. Если товаровед заинтересован материально, магазину включался “зеленый свет”.

Фокус в том, что согласно нормативам некондиционный товар составляет 3% общей массы. Естественно, его разрешали списать. Однако если овощи и фрукты свежие, реальный “некондишн” не превышал 0,2–0,3%. Товар, по документам списанный, в действительности продавался. Поскольку обслуживание в плодоовощных магазинах осуществлялось без кассовых аппаратов, сбыть неучтенную продукцию не составляло труда. Два-три вида товара с хорошей кондицией в день обеспечивали “левую” выручку приблизительно в размере 150 рублей. Эту сумму завмаг делил с “базовым” товароведом — как правило, 50 на 50.

“Левак” делался и с помощью приписок. Например, ящик апельсинов, отгружаемый с базы в магазин, при взвешивании завесил 2,2 кг. А товаровед, заполняя накладную, укажет в графе “вес с ящиком” чуть больше — 2,4 кг. Кто проверит? Никто. Вот эти лишние 200 г, умноженные на 200 ящиков, дают возможность провезти в машине 40 кг неучтенного товара. Который в конце рабочего дня принесет 80 “левых” рублей — их завмаг и товаровед, опять же, поделят пополам.

Еще одной статьей неучтенных денег являлся “подпольный” товар. Например, несколько машин яблок, нелегально вывезенных ночью с колхозного сада, — со сторожем всегда можно было найти общий язык. Иногда удавалось договориться за бутылку водки. Яблоки поступают на базу по липовым документам. Товаровед принимает товар и быстро “распихивает” по магазинам, с которыми у него налажен контакт. После реализации товара липовые документы уничтожают — никаких следов от “левых” яблок не остается. Ну а вырученные деньги, как всегда, делят между собой участники сделки.  

Блог уходит в отпуск!

Дорогие читатели нашего блога! Творческий коллектив нашего блога уходит в отпуск. Новые статьи в блоге читайте с 9 ноября. 

Реклама под серпом и молотом

И, тем не менее, реклама в советской действительности присутствовала. Причем всех видов и в больших количествах. Просто она была намного скромнее нынешней: не сулила молочные реки и кисельные берега, не обещала «райское наслаждение», не считала калории и не втягивала в аферы вроде «Элита-Центр».

Звездочет на морозе

В количественном отношении лидировала реклама политическая. Яркие плакаты красовались всюду: на фасадах зданий, в витринах гастрономов, столовых, парикмахерских, химчисток, аптек и даже пунктов проката. Сюжеты и слоганы особой изысканностью не отличались, зато были понятны каждому и легко запоминались. Вовсю рекламировалась правящая партия (например, «Благо народа — высшая цель партии», «Единство партии и народа нерушимо») и ее съезды. Среди популярных тем были внешняя политика страны («Наша политика — политика мира!»), мирный космос («Космос должен быть мирным!») и мирный атом («Атому работать на мир, на коммунизм!», «В XXI век без ядерного оружия!»).

Случались и курьезы. Однажды у входа в Лукьяновскую тюрьму в Киеве появился большой плакат: «Партия — наш рулевой!». Он давал повод для острот. Вскоре в соответствующие инстанции «поступил сигнал» — и было дано указание срочно его заменить. Однако новый плакат смотрелся не менее двусмысленно: «Решения XXVI съезда КПСС — выполним!».

А слоган «Слава КПCС» установили на фасаде Киевского цирка — как раз под буквами «Цирк». Живший напротив знаменитый кинорежиссер Сергей Параджанов всех своих гостей приглашал на балкон, с хохотом демонстрируя сочетание несочетаемого, за что, в итоге, и поплатился.

Еще один сюжет советской политрекламы — выборы. В те времена они проходили на безальтернативной основе (у «блока коммунистов и беспартийных» соперников не было — в избирательном бюллетене значилась всего одна фамилия), однако рекламе выборов уделялось много внимания: важна была высокая явка избирателей. Чтобы весь мир знал, что в СССР власть — народная… На одном из плакатов девушка в платке и модном пальто держала транспарант: «Голосуйте за дальнейший расцвет наших городов и сел!».

Но главным объектом политической рекламы являлся глава партии и государства. Самый большой в Киеве плакат с изображением Брежнева находился на Крещатике — на вершине длинной лестницы напротив ЦУМа. Он не вошел бы в анекдоты, если бы на генсека не посыпались как из рога изобилия награды — то очередная звезда Героя, то Ленинская премия. И бедняге-художнику приходилось за ночь дорисовывать на брежневском пиджаке новую «цяцьку». А поскольку «дорогого Леонида Ильича» награждали ко дню рождения, в декабре, то малевать приходилось на лютом морозе.

Наступил момент, когда на пиджаке уже не помещались новые звезды. Живописец в срочном порядке увеличил Брежневу левое плечо. Оно стало непропорционально большим, вызвав насмешки киевлян. А когда кремлевскому «бровеносцу» вручили вторую Ленинскую премию, пришлось увеличить и правое плечо с лауреатскими медалями. Престарелый вождь, резко раздавшись в плечах, стал смахивать на современного культуриста.

«Пийте, друзі, вітаміни…»

Рекламных агентств в те времена не было. Потребительские товары рекламировало объединение «Союзпродреклама», созданное Министерством промышленности продовольственных товаров СССР. В Киеве по ул. Рейтарской, 45 находился его филиал — Украинский производственный комбинат по рекламе и художественному оформлению продовольственных товаров, предоставлявший полный комплекс услуг: от изготовления этикеток и «многокрасочных плакатов» до газосветной и электродинамической рекламы.

Зачем в обществе товарного дефицита понадобилась реклама? С ее помощью потребительские аппетиты направлялись в нужное русло. Выпустили, например, новый вид товара, к которому массовый покупатель еще не приучен. Соответственно, и спрос нулевой. Однако появляются яркие плакаты — «Требуйте всюду сосиски», «Крабовые консервы — вкусная, нежная закуска», «Советское шампанское — отличное виноградное вино», «Электрополотер сохраняет силы, экономит время», — и ситуация меняется. По крайней мере, так было в 1950-е годы.

Кстати, призыв летать самолетами «Аэрофлота», неоднократно высмеянный остряками (мол, другой авиакомпании в СССР не было), появился не благодаря тупости чиновников, а из-за необходимости разгрузить поезда, поскольку купить железнодорожные билеты становилось все труднее. Призыв хранить деньги в сберегательной кассе (еще один объект сатиры перестроечных времен, — дескать, иных банковских учреждений и не существовало) имел также прагматичный смысл: люди предпочитали держать деньги дома, в «кубышке», а государство стремилось вовлечь эти средства в оборот.

Рекламировались новые упаковки привычных товаров («Пастеризованное молоко в бутылках — продукт высшего качества»), новые виды услуг («Товары почтой»), новые почтовые сервисы («Фототелеграф — самый удобный и документальный вид телеграфной связи»), новый формат летнего отпуска — у моря («Всей семьей на отдых»). А когда оказалось, что в Крыму и на Кавказе летом уже ступить негде, реклама перенесла акцент на другие времена года («Осенне-зимний сезон на курортах СССР»).

Помимо «всесоюзной» рекламы, существовала еще и собственная, киевская. Ее любопытную особенность подметил писатель Виктор Некрасов: она была стихотворной. Например, двухэтажный магазин тканей на Крещатике, 23 приглашал покупателей исключительно поэтически: «Посещайте магазин // «Будинок тканин». Достоинства сахара-рафинада также расписывали в рифму: «Якості найкращі сконцентровані // саме в ньому, в цукрі рафінованім». А покупателям музыкальных инструментов советовали: «Піаніно, баяни, бандури не треба шукати довго. // Адреса точна — в магазинах Культторга».

Однако стихотворные опусы рекламистов не всегда были на высоте. Тот же Некрасов вспоминал, что его мама, увидев на Крещатике огромный плакат: «Пийте, друзі, вітаміни, натуральні свіжі соки, // і рум’янцем неодмінно запалають ваші щоки», возмутилась: «Зачем надо, чтоб у меня пылали щеки? Кто придумал, что это красиво?». А когда на крыше дома на пл. Калинина (ныне Майдан Незалежности) появилась мигающая реклама: «Хто морозиво вживає, // той квітучий вигляд має», мама писателя пожала плечами: «Всю жизнь ем мороженое — и никогда этого не замечала».

Размещение потребительской рекламы носило преимущественно ведомственный характер. Так, реклама услуг сберкассы висела в сберкассе, услуг почты — в почтовом отделении, а совет летать самолетами «Аэрофлота» — в авиакассах. Хотя если человек уже пришел в кассу за билетом, зачем его агитировать в пользу этого вида транспорта?

Впрочем, прямая реклама была не только не единственным, но зачастую и не основным способом продвижения товара. Например, в 1950-е годы появились синтетические ткани. Однако плакаты «Чулки капрон. Тонкие и особо-тонкие разнообразных оттенков» эффекта не принесли — женщины без энтузиазма отнеслись к «химии». Тогда на майском пленуме ЦК КПСС 1958 г. было рекомендовано для рекламы изделий из синтетики использовать «литературу, кинофильмы, выставки, лекции, доклады, беседы».

В итоге читательницы журнала «Работница» воспринимали статью, советующую шить на выпускной вечер наряды из капрона, поскольку эта «ткань — легкая, прозрачная, немного топорщится, хорошо держит форму платья», просто как полезную информацию. О достоинствах капрона рассказывали научно-популярный сюжет в «киножурнале» (крутили в кинотеатрах перед началом фильма) и лекторы общества «Знание», регулярно выступавшие в проектных и научно-исследовательских организациях. И синтетика «пошла»! Причем настолько живо, что та же «Работница» в 1960 г. предупреждала: «Платья из очень прозрачных тканей, таких как капрон, на работу носить не принято… Прозрачные блузки из капрона предназначены только для ношения под жакет».

Покупайте меньше!

В советской действительности огромную роль играла социальная реклама. Она призывала сдавать кровь («Товариші! Ставайте до лав донорів!») и охранять природу («Граждане СССР обязаны беречь природу, охранять ее богатства. Статья 67 Конституции СССР»), боролась с пьяницами («Пьяный отец — горе семьи!») и нарушителями правил дорожного движения («Сэкономил минуту — потерял жизнь»), старалась уменьшить количество пожаров («При пожаре набирайте 01», «Сірники ховайте в місцях, недоступних для дітей») и случайных связей («Причина венерических заболеваний — преступное легкомыслие!»), выступала за повышение рождаемости («Один ребенок — хорошо, два — лучше») и здоровый образ жизни («Если хочешь быть здоров — закаляйся!»).

Впрочем, был еще один вид рекламы, неведомый «загнивающему Западу». Его задачей являлось сдерживание спроса на определенные товары. Например, когда начались перебои с хлебом, в гастрономах повесили плакаты с таким двустишием: «Хлеба к обеду в меру бери. // Хлеб — драгоценность, им не сори!». То есть покупайте меньше хлеба.

А когда в стране появились проблемы со сливочным маслом, популярный журнал «Здоровье», еще недавно расхваливавший ценные свойства этого продукта, вдруг разразился статьей о том, что масло наносит вред организму и лучше бы сократить его потребление… Подобных примеров — масса. Ограничением платежеспособного спроса рекламисты занимались только в обществе тотального дефицита. Сдерживающую рекламу вполне можно считать советским ноу-хау.  

Послание за пятачок

“За содержание не отвечает”

Первый удачный опыт введения в оборот почтовых карточек предприняла в 1869 г. Австро-Венгрия. А во Франции год спустя появились первые иллюстрированные открытки (тему рисунков определила гремевшая в то время франко-прусская война). Спустя еще год новинкой заинтересовались и в России.

Формат почтовых писем был сравнительно невелик – 9х13 сантиметров. С одной стороны было место для адреса, снабженное надписями: “Это письмо может быть опущено в почтовый ящик и отправлено во все почтовые места империи. На этой стороне, кроме адреса, не дозволяется ничего другого писать”. Здесь же имелся государственный герб и знак почтовой оплаты в размере 5 копеек. Другая сторона представляла собой место для письма со своеобразным примечанием: “Почтовое управление за содержание письма не отвечает”.

Но с 1894 г. в России отказались от государственной монополии на выпуск открыток. Теперь их могли издавать частные фирмы, которые для большего финансового успеха предпочитали карточки увеличенного размера (10х15 см) с художественным рисунком. Правда, поначалу действовало ограничение: на стороне с адресом нельзя было писать ничего другого. Приходилось выкраивать место на лицевой стороне за счет изображения. Но в 1904-м это правило отменили. После этого картинки полностью завоевали одну из сторон открытки.

Картинки эти отличались необычайным разнообразием: виды городов, репродукции картин и святых икон, поздравительные изображения и т. п. Многочисленные издательства (в старом Киеве их насчитывался не один десяток) старались переплюнуть друг друга, чтобы завоевать сбыт именно своей продукции. Особенной изобретательностью отличался Дмитрий Марков, владелец фотоателье и издательства открыток на Крещатике. Он оживлял карточки всевозможными надписями типа “Привет из Киева” или “Красавец Киев шлет вам привет”. Изображение, которое казалось ему однообразным, Марков дополнял с помощью коллажа. Такие открытки не вписывались ни в какие рамки здравого смысла, но этот пестрый китч ценился невзыскательной публикой.

Нельзя сказать, что коммерческие открытки были так уж дешевы. Черно-белые карточки обычно стоили пятачок. Цветные “тянули” на гривенник (их либо делали способом многоцветной печати, либо в небольших типографиях вручную разрисовывали литографские печатные формы). Но для того, чтобы они прошли почту, нужно было еще наклеить марку в 3 копейки (такой тариф действовал в конце XIX – начале ХХ века; в период Первой мировой войны он повысился). Так что для бедного человека цена “кусалась”.

Впрочем, теперь-то она “кусается” еще больше. Старинные открытки, особенно видовые или сувенирные, чрезвычайно популярны среди коллекционеров. Бывшая карточка ценой в 5-10 копеек теперь может стоить на антикварном рынке десятки долларов, а более редкостные экземпляры оценивают в сотни и даже тысячи у. е.!

Для автографов

Немалую толику художественных открыток составляли карточки с портретами известных людей. Персонажами открыток были цари и члены царской семьи, выдающиеся исторические деятели, полководцы, прославленные ученые, писатели, композиторы и даже цирковые борцы. А революционеры-эмигранты заказывали в зарубежных типографиях карточки со своими вождями – и тайно провозили их через границу для распространения в массах.

Особенно велик был диапазон портретных открыток с изображениями актеров – оперы и драмы, оперетты и балета.

О популярности артиста можно было судить по количеству выпусков. Портреты малоизвестных актеров встречались на одной-двух открытках. Тогда как знаменитостей запечатлевали чуть ли не в каждой роли, да и не один раз. Для киевских певцов Оскара Камионского, Федора Орешкевича, Екатерины Воронец, актеров драмы Евгения Неделина, Степана Кузнецова, Анны Пасхаловой при желании можно было составить немалую коллекцию. Тот же Дмитрий Марков порой давал возможность покупателям, желающим сэкономить, разжиться “в одном флаконе” сразу несколькими портретами – и группировал на открытке ряд карточек собственной фирмы. Внимательный взгляд может даже разглядеть канцелярские кнопки, которыми Марков закреплял на ровной поверхности объединяемые снимки.

Особенную радость владельцам подобных открыток доставляли автографы изображенных на них актеров – на обороте или даже, еще лучше, с лицевой стороны. Этим увлекались многие любители театра. Известно, что на столе Михаила Булгакова в квартире на Андреевском спуске, 13 стоял портрет известного оперного солиста Льва Сибирякова с личным посвящением юному поклоннику.

Правда, далеко не всем ловцам автографов удавалось заполучить желанную добычу. Но и здесь им приходили на помощь бизнесмены. К примеру, накануне очередных киевских гастролей прославленного баса Федора Шаляпина местный издатель Мяновский выпустил открытку с портретом кумира. А под портретом было помещено четкое и вполне правдоподобное факсимиле подписи певца. Такой открыткой можно было при случае похвастаться перед знакомыми – разумеется, за исключением тех, кто также посещал заведение Мяновского.

На добрые дела

В высшей степени симпатичным предназначением художественных открыток было их использование для нужд благотворительности. Регулярно появлялись выпуски почтовых карточек, плата за которые (с наценкой или без) шла на осуществление какого-либо филантропического проекта.

Наибольшую активность в этом направлении проявила община Св. Евгении в Петербурге, которая опекала престарелых и больных сестер милосердия Красного Креста. Общине покровительствовала принцесса Евгения Ольденбургская (внучка Николая I). Она же возглавляла в России Императорское общество поощрения художеств. Благодаря такому соединению обязанностей возникла плодотворная идея. При общине было организовано издательство, которое стало выпускать от­­крытки с репродукциями произведений искусства. Живописцы и графики, состоявшие в обществе поощрения художеств, охотно соглашались на то, чтобы их работы попали на открытки, не требуя за это авторского вознаграждения. Выручка от реализации почтовых карточек, художественных конвертов и другой продукции издательства пополняла кассу общины. В то же время эти открытки, оформленные с большим вкусом, пропагандировали в массах современное искусство.

Помимо репродукций, община Св. Евгении выпустила много открыток с видами исторических городов. Они выходили целыми сериями, уложенными в оригинальные конверты. Так, в издательстве общины вышли виды фасадов и интерьеров Софийского собора, серии со старыми фотоснимками “Киев в половине XIX в.” и “Киев в 70-х годах XIX в.”.

Из киевских учреждений больше всего добрых дел с помощью открыток осуществляли структуры в поддержку неимущих воспитанников учебных заведений. К примеру, интересными и довольно редкими выпусками карточек мы обязаны Попечительному обществу Владимирского Киевского кадетского корпуса, обществу вспомоществования бывшим воспитанникам Киевского военного училища. Большую ценность представляет собой серия открыток общества вспомоществования нуждающимся ученикам Киевской 1-й гимназии. На них изображены не только фасад гимназического здания, но и интерьеры актового зала, библиотеки, гимназический двор, в котором играют ученики, и т. п. Благодаря этому мы лучше представляем себе, в каких условиях учились Михаил Булгаков, Константин Паустовский, Александр Вертинский и другие знаменитые киевляне.

Когда началась Первая мировая война, от боевых действий сразу сильно пострадали бельгийцы и поляки. Киевляне решили оказать им помощь, и были изданы специальные открытки “Киев – Польше”, “Киев – Бельгии”. А в нелегкий период после Гражданской войны Украинский Красный крест, оказавшийся в эмиграции, воспользовался выпусками дореволюционного издательства “День”, которое напечатало в 1910-е годы на почтовых карточках свыше 20 пейзажей Киева. Для них сделали новую оборотную сторону с надпечаткой “Поможіть голодним на Україні!”

Смех беззлобный и грозный

Среди жителей Киева были в ходу юмористические и сатирические открытки. Они донесли до нашего времени зримое представление о том, над чем смеялись киевляне лет сто назад.

Особенно преуспел в этом направлении предприимчивый делец Соломон Абрамов. Основанное им в 1904 г. киевское издательство “Рассвет” выпустило не одну сотню карточек-карикатур, порой не лишенных пикантности. На многих из них были помещены рисунки талантливого художника-графика Владимира Кадулина (он подписывался также псевдонимом “Наядин”). Кадулин-Наядин, в частности, стал автором больших серий открыток-карикатур “Типы студентов и курсисток”, “Типы гимназистов и гимназисток” – ярких, изящно нарисованных, необычайно смешных. Вот некоторые из сюжетов: “Финансовое право” – студенты стоят в очереди в ломбард, “Хирургия” – студент-медик штопает себе штаны, “Равновесие тел в пространстве” – два подвыпивших студента пытаются удержаться на ногах…

Тот же “Рассвет” издавал на открытках рисунки художника, подписывавшегося “В. Гу­­лак”. Его гротескные карикатуры представляли собой анекдотические сюжеты-сценки на темы взаимоотношений украинцев и “москалей”. Гулак сотрудничал также с Дмитрием Марковым. В 1905-1906 гг., когда в охваченной революционными событиями России притихла цензура, Марков выпустил серию карикатур-силуэтов работы Гулака. Они бичевали лицемерные “свободы”, дарованные известным царским манифестом 17 октября. Один из силуэтов выглядел уже не смешно, а грозно: разряженный буржуй получает крепкий удар в физиономию, а подпись гласит: “По заслугам!”.

Казалось бы, совсем не давали повода для веселья киевские события начала 1918 года: в городе происходило восстание, он подвергался большевистскому обстрелу, потом был занят немецкими войсками. Но и тогда на открытках появились карикатуры-силуэты за подписью В. Л.: “Под обстрелом”, “Ваш документ!”, “Пришел! Увидел! Победил!” и т. п. Поистине, киевляне никогда не теряли чувства юмора. 

За страх и за совесть

«Жизнь», «Надежда», «Якорь»

С тех пор как в Российской империи — в Петербурге — начало действовать Первое Российское страховое общество (1827 г.), по следам пионеров устремились другие предприниматели. К концу XIX в. участниками этого рынка стало великое множество компаний — как правило, на акционерной основе. И им приходилось проявлять немалую изобретательность, чтобы придумать оригинальное название. Одни шли по тривиальному пути (скажем, вслед за Первым Российским обществом появилось и Второе), другие добивались максимально оптимистичного звучания — «Жизнь», «Надежда», «Якорь» и т. п. Большой популярностью пользовалось столичное страховое общество «Саламандра», основанное в 1846-м. Ведь, по распространенному поверью, саламандра может жить даже среди огня.

Конкуренция шла на пользу клиентам, поскольку ограничивала процентные ставки. Но все равно этот бизнес зачастую приносил изрядную прибыль. Так, доходность акций Первого Российского страхового общества была на уровне 17% годовых. Почти столько же приносили вложения в бумаги металлургических и нефтяных компаний, лидеров фондового рынка. Наиболее крупные страховые компании создавали представительства во всех больших городах, в том числе в Киеве. Впрочем, здесь были и свои игроки на этом поле. Скажем, местное Общество взаимного страхования от огня имуществ выдало единовременно полисов более чем на 40 млн рублей! Гарантом его надежности был сам город, а председателем правления — городской голова. Всего же сто лет назад на берегах Днепра действовало свыше 20 различных предприятий, предоставлявших разные формы услуг по страхованию.

Фуферы, стоп!
Хотя ассортимент страховых операций был довольно обширен, но, пожалуй, самым распространенным было страхование имущества от огня. Оно позволяло честным людям избежать разорения, а вот люди бесчестные стремились на нем нажиться. Казалось бы, чего проще: застрахуй бросовый домик на крупную сумму, через небольшое время «помоги» ему сгореть — и положи в карман изрядный куш!

В перечне «уголовных специальностей» из подробной инструкции чинам киевской сыскной полиции 1905 г. (недавно опубликованной правоведом Еленой Самойленко) были даже особым пунктом обозначены «фуферы» — поджигатели: «Многие из них не судившиеся. Они специально занимаются поджогами застрахованных домов по найму домовладельцев. Для того чтобы можно было ориентироваться во время поджогов и не быть никем замеченными, они или поселяются в доме в качестве квартирантов, или приходят осматривать строение под видом покупки или ремонта, или же начинают какой-нибудь ремонт дома, преимущественно столярный или малярный, приготовляют в мешочках легко воспламеняющиеся вещества, вкладывают в мешочки длинные фитиля, пропитанные горючим веществом, обливают деревянные части здания бензином и поджигают фитиля, а сами быстро скрываются».

Деятельность «фуферов» в разных городах привела к тому, что страховые общества вынуждены были принять защитные меры. Прежде чем заключить договор с владельцем недвижимости, их агенты тщательно осматривали страхуемое имущество и определяли его реальную стоимость, выше которой сумма компенсации не могла подниматься. В уставе упомянутого выше Общества взаимного страхования от огня имущества в г. Киеве было специально прописано, что «страхование одного и того же имущества в двойной или вообще большей против оценки Общества сумме как в самом Обществе, так и в частных компаниях, воспрещается. Виновный в нарушении этого правила лишается права на получение вознаграждения за пожарные убытки от Общества взаимного страхования. Если бы преувеличенное страхование обнаружилось после выдачи вознаграждения, то таковое с виновного страхователя взыскивается судебным порядком». Страховое общество оставляло за собой право «во всякое время производить осмотр застрахованного в Обществе имущества», а страхователям-домовладельцам вменялось в обязанность информировать компанию не только о любых ремонтах и переделках, но даже и о переносе из застрахованных домов в другие помещения ценного движимого имущества.

Вместе с тем, участники страхового бизнеса старались всемерно поддержать пожарное дело, тем самым добиваясь минимизации потерь от огня. Здесь уместно вспомнить о том, что в марте 1897 г. был официально утвержден устав Киевского Вольного пожарного общества, учрежденного «с целью тушения пожаров и вообще противодействия пожарным бедствиям в пределах города Киева и в его окрестностях». В мае того же года оно начало действовать.
В его ряды вступили сотни киевлян старше 17 лет (среди них были студенты, путейцы, отставные военные и т. п.). Они проходили специальные тренировки на своей базе с каланчой, обзавелись нарядной формой пожарных. В случае возгораний дежурные члены общества под руководством нанятых профессионалов в собственном пожарном обозе мчались тушить пожар. Такое увлечение, требующее немалой отваги и ловкости, было своего рода эффектным экстримом и в то же время приносило значительную пользу людям и городу. Страховые компании тесно сотрудничали с Вольным пожарным обществом. Так, его вице-председатель Фаддей Потапович был в то же время главой Киевской комиссии инспекторов акционерных страховых обществ и одним из руководителей местного отделения Санкт-Петербургского общества страхований. А заведующий трубочистно-печным отделом объединения аматоров-пожарных Петр Гильченко служил в конторе отделения Первого Российского страхового общества.

Занятной приметой старых киевских улиц были специальные металлические таблички с названиями страховых фирм на стенах застрахованных зданий. Предполагалось, что даже в случае полного сгорания дома они сохранятся и засвидетельствуют его статус. Но такие таблички представляют предмет вожделения для любителей антиквариата, посему они теперь исчезли даже там, где еще недавно сохранялись…

Без страховки нет кредита
Важным фактором, благодаря которому в конце XIX — начале ХХ в. росли обороты страховых обществ, было доходное домостроительство. Вложив десятки и сотни тысяч рублей в солидное коммерческое здание и зарабатывая на сдаче в аренду помещений, владелец не жалел отчислений на страхование (меньше пол­процента страховой суммы в год). Так же поступали и собственники крупных предприятий. И они были правы, потому что огонь бушевал в крупных городах не так уж редко. Так, в начале прошлого столетия случился один из самых крупных киевских пожаров — на мельнице АО «Лазарь Бродский» у берега Днепра. Дело было в июле 1906 г. Пламя вспыхнуло в одной из деревянных кладовых, оттуда перекинулось на зерновые склады и громадный элеватор. Убыток составил громадную на то время сумму — 360 тыс. рублей. Но акционеры фирмы «Лазарь Бродский» не тужили. Урон был возмещен, поскольку мельница застраховала свое имущество в шести различных обществах! И уже через год на месте пожарища начал расти еще более громадный кирпичный элеватор, сохранившийся на Почтовой площади до нынешнего дня.

Страхование имущества являлось обязательным для ипотечных заемщиков. К примеру, в уставе Киевского городского кредитного общества (предоставившего долгосрочные ссуды тысячам владельцев недвижимости) было прямо написано: «Всякое представляемое в залог Общества строение должно быть застраховано от огня в полной сумме оценки. В случае повреждения заложенного имущества пожаром, Правление Общества представляет полис в страховую компанию, которая за убытки, происшедшие от пожара, уплачивает Обществу, а не владельцу, сей же последний удовлетворяется Обществом по расчету».

К слову, сами страховые общества нередко выступали в качестве застройщиков. Аккумулированные в их кассах страховые взносы благодаря этому работали более эффективно и приносили акционерам дополнительные дивиденды. Причем такие инвестиции можно было произвести и в кризисную пору. Как раз когда в начале 1900-х в Киеве после бурной «строительной лихорадки» начался ощутимый спад, ведущие страховые фирмы воспользовались конъюнктурой и по дешевке приобрели обширные земельные участки в самом центре города. К примеру, Первое Российское страховое общество стало владельцем усадьбы на углу Крещатика и Прорезной, где в 1902 г. развернулось строительство крупного доходного комплекса по проекту Владислава Городецкого. Здания комплекса, к сожалению, погибли от взрывов в 1941 г. — так же, как и большой дом страхового общества «Жизнь» на Николаевской, 3 (на его месте потом построили Оперную студию консерватории). Едва ли не самое грандиозное приобретение на центральной улице Киева сделало страховое общество «Россия». Оно купило участки между Крещатиком и улицей Меринговской (Заньковецкой), некоторое время пользовалось имевшимися там зданиями, а потом, в 1913-м, приступило к возведению Пассажа (архитектор Павел Андреев) с арками на обе улицы. На этот проект была ассигнована астрономическая по тем временам сумма — 3 млн рублей. Правда, Первая мировая война и революция помешали довести его до конца. Но и те корпуса киевского Пассажа, которые удалось построить, засвидетельствовали перед потомками финансовую мощь одного из лидеров страхового бизнеса царских времен.

Со школьной скамьи
Солидные коммерсанты придумывали все новые и новые формы страховых операций. Порой за ними поспевали и детишки с коммерческой жилкой. Известный писатель Корней Чуковский в повести «Серебряный герб» описал гимназию в Одессе, где он учился в 1890-е гг. Среди его соучеников был изобретательный паренек Аристид Окуджалла. Чуковский рассказывал: «Уже два года он занимается в классе очень прибыльной и остроумной коммерцией: страхует нас от единиц и двоек. Перед каждым особенно страшным уроком — перед письменной алгеброй или устной латынью — вы идете к Окуджалле и вносите в его кассу пятак. Если вы получите удовлетворительный балл, ваш пятак остается в кассе; если же кол или двойку, Окуджалла сразу облегчит ваше горе, ибо его касса тотчас же выдаст вам пять или шесть пятаков. Если вас не вызывали, ваш пятак пропадает. В свою пользу Окуджалла удерживает очень скромный процент. Вообще он ведет свое предприятие честно, не зарится на большие доходы, и «фирма» его процветает».

Парк каменных скульптур им. Шота Руставели

История парка Шота Руставели

Парк Шота Руставели появился в Киеве летом 2007 года, а на его открытии присутствовали президенты Украины и Грузии — Виктор Ющенко и Михаил Саакашвили.

Часть денег на создание парка собрала грузинская диаспора, проживающая на Украине, часть выделил Фонд президента Грузии, остальную сумму предоставила мэрия Киева.

В конкурсе на проект парка соревновались 40 архитектурно-скульптурных проектов, победителями стали скульпторы Владимир Имерлишвили, Николай Гиаури и архитектор Давид Якобошвили. Памятник был изготовлен в Днепропетровском районе из украинского вишневого гранита. Карьер, где был добыт камень, называется карьером Руставели.