Киевский торжок (Часть 2)

В городском архиве сохранился доклад киевского городского председателя, сделанный в сентябре 1871 года: «В заседаниях Киевской городской Думы неоднократно было заявлено, что Старый город крайне нуждается в устройстве базара и предполагается устроить таковой на Львовской площади.

В настоящее время Львовская площадь представляет большие неудобства для устройства на оной базара по причине незначительности площади». Осенью 1871 года был объявлен конкурс на заключение контракта и подрядные работы «по спланированию Львовской площади, состоящей в Старокиевской части по улицам Старо-Житомирской и Бульварно-Кудрявской». В конечном счете, когда проблемы ландшафта решили, здесь стали торговать разнообразным товаром, чаще всего продавали скот и сено-солому. С тех пор рынок на Львовской площади в народе окрестили Сенным.

В то же время велась борьба за еще одну торговую площадь — Крещатицкую. После того как в 1870-х на площади построили здание Думы, это место уже не было таким бойким — базар исчез. Жители соседних домов и некоторые гласные Думы опять пытались организовать рынок на площади, теперь уже Думской.

Дискуссия была долгой — кто-то из владельцев домов вокруг площади и гласных Думы был против: во-первых, базарная торговля уменьшила бы доход магазинов, располагавшихся на первых этажах домов, и самой Думы; во-вторых, торжище на центральной площади города устраивать было «не по-европейски». В 1889 году рассматривался вариант крытого рынка по типу Венского — продавцы ежедневно вывозили бы продукты на передвижных лотках и в 11 часов утра заканчивали бы торговлю. Владелец усадьбы, граничащей с площадью, Фабрициус предлагал возвести рынок на своей земле.

Однако техническо-строительный комитет Министерства внутренних дел отклонил просьбу гласных о рынке на Крещатицкой площади, поскольку нехватка места не удовлетворяла главное требование — безопасность людей в случае пожара или затопления. Все же Фабрициусу, по данным киевоведа Анисимова, спустя несколько лет удалось получить разрешение и построить в своей усадьбе временный стеклянный павильон для продажи мяса, рыбы, молока, овощей и зелени. Продержался он недолго — до открытия нового Бессарабского рынка в 1910 году.

Обустройство киевских рынков было заданием номер один для Думы в 1880-1890 годах. Санитарный отдел ввел специальный обоз и создал целый санитарный двор, на многих рынках заасфальтировали площадки, вымостили площади. Однако подрядчики, которым сдавались рыночные площади, кроме своего дохода, ни о чем не заботились. Тем более опыт Европы доказывал, что открытые рынки, как бы ни занимались их чистотой, санитарным нормам не отвечают. В городах Западной Европы, Варшаве, Петербурге, Одессе крытые рынки обустраивали уже несколько десятилетий.

1907 году Киевская дума представила шесть проектов крытого рынка на Бессарабке — это был центральный базар. Смета строительства по проекту Гая составляла 690 тысяч рублей. Однако строительная комиссия считала возможным «без ущерба для удобства, прочности и эстетики» уменьшить стоимость до 489 019 рублей.

По расчетам комиссии, чистая прибыль города от Бессарабского рынка должна составлять почти 62 тысячи рублей в год. 117 300 рублей дохода должны давать: 31 магазин — от тысячи до трех тысяч рублей в год каждый, ресторан — восемь тысяч, торговые ряды для мяса, сала и колбас, рыбы, молочных продуктов, хлеба, овощей — по 200-300 рублей за каждый из 223 мест, а также одну тысячу — ледник на четыре отделения. 20% город обязывался расходовать на жалование смотрителю, механику и их помощникам, двенадцати сторожам, а также на отопление, водоснабжение, освещение двора, базара, подвала и служб, на обеспечение электроэнергией моторов и 1% — на ремонт.

Кроме того, до 1971 года город брал на себя уплату процентов и погашение ссуды, которую выделили на сооружение крытого рынка преемники купца и сахарозаводчика Лазаря Бродского. Городская Дума не прогадала с выбором места для крытого рынка — новая Бессарабка стала самым людным рынком в Киеве. Однако не каждый мог себе позволить скупаться на центральном базаре — цены здесь были выше, чем на других рынках (например, фунт говядины стоил 20 копеек). Однако любой продукт имел отличное качество, подтвержденное специальной комиссией. Это помогало рынку выстоять в конкуренции с респектабельными новыми магазинами, которые стали появляться в Киеве в начале ХХ в.

Киевский торжок (Часть 1)

Все киевские базары располагались на перекрестках трактовых путей, и, как правило, на эти торговые площади стекались дождевые воды, превращая все вокруг в болото. Однако это не мешало торговле: усилиями города возводились деревянные торговые ряды, часть из них — под крышей.

Базар был единственным местом, где горожане и гости Киева покупали и хлеб насущный, и товары первой необходимости, и заморскую диковинку. Купить какой-то деликатес можно было и в бакалейной или мелочной лавке, однако часто цена на икру, рыбу, колбасы, хлеб у мелкого купца-торговца была выше, чем у базарного. В базарные дни — субботу и воскресенье — крестьяне из ближних сел привозили на базар свой нехитрый товар и продавали его прямо с повозок, купив у базарной комиссии Думы специальное разрешение — билет с указанным номером места.

Может показаться странным, но о несанкционированной торговле в архивных материалах не найдено никаких свидетельств — торговля в Киеве, как и в других городах, строго контролировалась властью. Арендовать место на базаре под навесом и на столах было непросто — за каждую торговую площадь велась серьезная борьба. Иногда право пользоваться местом выкупалось на аукционах, которые устраивала власть, — побеждал тот, кто предложит большую ренту. Заинтересованные торговцы вносили высокую плату — от нескольких сотен до тысячи рублей в год, обороты торговли с постоянных мест на базарах были довольно значительными. И не только для города, но и для базарных управителей.

С просьбой установить справедливость и наказать базарного старосту за превышение своих полномочий обратился к городской управе крестьянин Потап Петраченко из Малых Дмитровичей в 1890 году. «Жена Пелагея, — писал он, — выехала на Печерский базар для продажи сельских продуктов на указанное место по билету моему под номером 31, который выдала Управа.

Не успела она продать хоть что с возу, как пришел какой-то крестьянин и стал прогонять жену, говоря, что ему разрешил здесь стать с арбузами базарный староста, начал стегать коня жены плетью, ударил плетью жену и подбил ей глаз, базарный староста, который получил взятку, на жалобу жены только насмехался над нею, приговаривая, что глаз заживет». Староста заявлял, что у крестьянина с арбузами тоже был билет, а сам крестьянин исчез.

Потап Петраченко просил провести строгое расследование действий печерского базарного старосты, поскольку он совершил преступление, находясь при исполнении, а также узнать о крестьянине для привлечения его к ответственности. Расследование провели быстро — в протоколе отмечено, что свидетели ничего не видели, только то, что жена плакала, а как и кто давал взятку — никто не видел. И дело закрыли.

На взгляд современного киевлянина, в Киеве в конце ХІХ ст. с 265-тысячным населением базаров было немало, и все они были расположены недалеко друг от друга: Печерский, Крещатицкий, Сенной, Житний, Галицкий (современная площадь Победы), Владимирский, Троицкий, Бессарабский. Однако жители тогдашнего Киева считали иначе.

Появление нового торжища в городе целиком зависело от решения Думы. Часто киевлянам приходилось годами пробивать каменные стены Управы и искать поддержки у гласных Думы. К киевскому городскому голове в 1895 году обратились почти 70 жителей Жилянской и прилегающих улиц с просьбой: «Жители районов между Шулявской, Нижне-Владимирской, Ботаническо-Никольской и Жилянской, а также Паньковской, Тарасовской и большой части (вблизи Благовещенской церкви) Мариинско-Благовещенской улиц давно испытывают большую трудность в приобретении свежих жизненных продуктов, так как за таковыми нужно ходить чуть ли не за полторы версты на базары: Еврейский или же Троицкий и пробывать там ежедневно по несколько часов, особенно это тяготит бедных людей, оставляющих малых детей на произвол судьбы, и тех, которые не имеют прислуги.

Приобретение же жизненных продуктов в уличных лавочках не всегда возможно, а если и случится иногда приобрести таковые продукты, то в частую не надлежащего качества и гораздо дороже цен базарных. Устранить это неудобство вполне возможно устройством в означенном районе базарчика для продажи продуктов. Для этого как раз подходит имеющаяся по Жилянской улице площадь, в которую упирается Тарасовская улица (что возле дома Миллера и завода Бродского, на части этой площади находится лесной склад Холоденко и временный склад канализационных труб).

С устройством сказанного базарчика вся вблизи его находящаяся местность, представляющая ныне глушь, оживится; площадь принесет городу хорошие доходы за арендуемые под лавки и рундуки места; окажется большая услуга всем в этой местности живущим, в особенности беднякам, селящимся в низовьях улиц Тарасовской, Нижне-Владимирской, Жилянской и прочих, а также домовладельцам по найму квартир, которых немало пустует по причине объясненного неудобства».

На довольно аргументированную просьбу жителей почти окраинного района власть отвечать не спешила, хотя в повторном обращении к просителям присоединились 35 гласных Думы, которые отправили на место базарную комиссию. Комиссия признала желательным удовлетворить просьбу. Однако на заседании Думы тайным голосованием устройство нового рынка было отклонено на основании того, что это может нанести ущерб другим рынкам — Владимирскому и Троицкому.

Жители же опять просили разрешить устроить крытый рынок — деревянный павильон с местами для продуктов. Однако городская земля площади еще в 1882 году была предназначена для застройки жилыми сооружениями. Сам участок, который планировался под рынок, насчитывал 1245 кв. саженей и некоторое время сдавался в аренду городом под склады. Таким образом, прошение жителей в конце концов было отклонено.

Аферисты ушедшего века (Часть 2)

Анатолий Макаров описывает такой забавный вид аферистов, как «жулики-дармоеды». Это «мелкие аферисты, промышлявшие в городских ресторанах обедами, за которые отказывались платить, — сообщает знаток киевской старины. — Одно время большой славой в городе пользовался некий Адуцкевич, выдававший себя за дворянина и помощника присяжного поверенного. Очевидно, так оно и было, поскольку он, кроме необыкновенной наглости, обладал хорошими манерами, внешностью «большого барина» и умением одеваться.
Журналисты были от него в восторге и охотно писали о его дерзких проделках. Материалы о нем написаны так искусно, что некоторые из них действительно заслуживают цитирования: «В гостиницу «Метрополь», — сообщала газета «Киевлянин» в 1893 году, — явился неизвестный господин, одетый с претензией на франтовство, и потребовал обед.
«Самый лучший», — сказал строго гость с видом опытного гастронома. Гость выпил несколько рюмок водки, закусил, съел обильный обед, выпил вина и, похвалив вино, потребовал сигару.
«Убери эту дрянь!» — крикнул он на официанта и швырнул поданные сигары на пол.
«Неужели у вас нет получше?» — многозначительно спросил гость. Подали сигары получше. Гость одну из них закурил, другую спрятал в карман». Это понимаю!» — одобрил строгий гастроном.
«Прикажете подать счет?» — робко спросил официант, когда гость поднялся с места и взялся за цилиндр.
«Какой счет? Я никогда не плачу за обеды в гостиницах — это моя специальность», — развязно проговорил требовательный гастроном и хотел уйти из ресторана, но его остановили.
«Кто вы, как ваша фамилия?» — спросили его. «Я помощник присяжного поверенного, дворянин Адуцкевич», — не без достоинства проговорил гость и опять выразил намерение уйти из ресторана.
Его просили обождать до прихода полицейского чиновника, который был приглашен в ресторан по телефону. Когда в ресторан пришел полицейский чиновник, он сразу узнал оригинального гостя».
Как правило, владельцы первоклассных ресторанов старались замалчивать подобные случаи, ведь таковые не способствовали репутации заведения. Типы вроде Адуцкевича также не были в накладе. Отсидев незначительный срок в кутузке (к тому же с ежедневным горячим трехразовым питанием, хотя и не того качества, как им хотелось бы), аферисты-гурманы выходили на волю и выбирали следующую жертву. В провинциальных городах, куда «гурманы» зачастую отправлялись на гастроли, опростоволосить хозяина кабака или его прислугу, назвавшись каким-нибудь чиновником высокого ранга, было куда проще, чем в столицах или крупных губернских центрах. Да что и говорить! Достаточно перечитать того же «Ревизора» Николая Гоголя…

В 1908 году наконец было обнаружено местопребывание известной аферистки Ольги Штейн, обвиненной Санкт-Петербургской судебной палатой в многочисленных мошенничествах, растратах и подлогах. В 1906 году освобожденная под залог Штейн бежала в Америку. После долгих переговоров с американским правительством Ольгу Штейн выдали. Обвиненная в 15 мошенничествах, она была приговорена к году и четырем месяцам заключения.

В январе 1913 года на Кирочной улице была зверски убита жена директора мастерских Международного общества спальных вагонов Мария Тиме. Она была найдена распростертой на полу своей гостиной в луже крови с многочисленными ранениями головы. Во время частых отлучек мужа по делам службы Мария Тиме нередко возвращалась домой поздно ночью и пользовалась у прислуги дурной репутацией. В течение двадцати дней убийцы были обнаружены. Ими оказались молодые люди, принадлежащие к категории мужчин, живущих за счет женщин.
Печально закончилась жизнь и Марии Толстинской. В подозрительных столичных клубах Толстинскую называли «королевой бриллиантов» из-за ее пристрастия к драгоценностям и шикарным нарядам. Толстинская продавала себя без разбора всем желающим до тех пор, пока не заболела «позорной болезнью». Тогда она захотела купить мужчину сама. Ее избранником стал изящный инструктор по скэтингу, «маршал поля» Грейчунас. Франтоватый молодой человек с эффектным бантом на плече продал себя Толстинской за хорошие костюмы и лакированные ботинки. Их совместная жизнь закончилась ужасно. «Маршал поля» задушил свою возлюбленную, по его словам, без всякого сожаления. Конечно, не всех женщин легкого поведения ожидал столь печальный конец. Некоторые из них сумели извлечь немалую выгоду из своей профессии.
В начале века сыскная полиция разоблачила деятельность хорошо организованной преступной группы, во главе которой стояла известная куртизанка Ройза. В молодости она отличалась исключительной красотой, владела европейскими языками и пользовалась огромным успехом у мужчин. С течением времени ее красота поблекла, и, чтобы избежать нужды, Ройза организовала торговлю живым товаром. Ее ближайшим помощником стал бывший любовник, красивый, представительный мужчина, в обязанности которого входило заманивание молодых девушек. В большинстве случаев он сватался к какой-нибудь из них, а затем вступал в брак по подложным документам. После увозил молодую жену за границу и… продавал в какой-нибудь притон. Аналогичное дело рассматривалось в 1912 году. Псковская мещанка Носова под видом устройства девушек в прислуги увозила их в Петербург, Ригу и другие крупные портовые города, где помещала в притоны.
Это предприятие, вероятно, могло бы существовать очень долго, если бы не находчивость одной шестнадцатилетней девушки, которая, переодевшись в платье посетителя, сумела убежать и обратиться в полицию. Носова была приговорена к тюремному заключению на год и восемь месяцев. Этот приговор сутенерка пыталась обжаловать, но безуспешно…
Чем больше в том или ином государстве доверчивых граждан, не знакомых ни с одной буквой закона, тем больше в такой стране и беззакония. «Незнание закона не освобождает от ответственности», — утверждают юристы. Но они не произносят вслух и другую сентенцию: «Знание законов может освобождать от ответственности». Последней, хорошо разбираясь в юридических лазейках, и пользуются аферисты всех времен.

Аферисты ушедшего века (Часть 1)

 «7 июля 1911 года в окружном суде столицы империи был вручен обвинительный акт редкому аферисту, — сообщал петербургский журнал «Тайный советник». — Обладатель известной фамилии, сын генерала, блестяще окончивший Военно-юридическую академию, Николай Маклаков не чувствовал призвания к карьере юриста. Его влекла сцена. Одно время он даже имел там успех, выступая сначала в драме, а потом в оперетке под фамилией Ржевского. Ему прочили прекрасную будущность в легком жанре, но вскоре театр также надоел Ржевскому-Маклакову. Он решил стать «издателем» артистического словаря, для чего снял помещение и объявил прием служащих, получая с них крупные залоги (то есть денежные суммы за размещение будущей рекламы).
Когда контора переполнилась клерками, для которых не оказалось никакого дела, а залоги были уже истрачены, и служащие сперва робко, а потом настойчиво стали требовать уплаты жалования и возвращения залогов, Маклаков исчез из Петербурга. Затем он под другой фамилией открыл Экспортную контору. Что экспортировала эта контора, неизвестно. Но зато достоверно известно, что руководитель конторы набрал служащих и собрал с них несколько тысяч рублей в залог под будущие прибыли. Пока служащие взыскивали свои залоги в судебном порядке, Маклаков открыл Василеостровский сад и снял антрепризу на имя матери. И здесь он действовал по той же схеме. Собрав огромную сумму, молодой аферист уехал за границу.
Он поселился в Париже, где удачно разыгрывал роль депутата Государственной думы. Его всюду принимали, чему в немалой степени способствовали его природный ум, ловкость и хорошая юридическая подготовка. Когда роль депутата Маклакову наскучила, он стал выдавать себя за представителя министерства иностранных дел. Любопытно, что он был чрезвычайно дружен с известным аферистом того времени корнетом Савиным, вместе с которым они одно время весьма успешно шантажировали экс-министра Клемансо. В конце концов друзья-авантюристы вынуждены были бежать из Парижа. Маклаков оказался в Швейцарии, где обманул доверие хозяина гостиницы, был судим и попал в тюрьму. Швейцарские тюрьмы показались ему недостаточно комфортными, и он обратился с ходатайством об отправке его в Россию. В доме предварительного заключения Маклаков содержался более двух лет. Здесь он чувствовал себя героем и охотно делился воспоминаниями о своем прошлом».

Замечу, что, описывая свои похождения, Маклаков получал приличные гонорары, что позволяло ему безбедно существовать и быть в фаворе у дам. К слову, дамы во множестве, весьма охотно и по сей день отдают предпочтение именно проходимцам. Правда, попадаясь на удочки аферистов, они затем горько сожалеют о случившемся.
В каждом полицейском участке любого города (от столичного, губернского и уездного до заштатного) в старые времена имелись списки «личностей неопределенных занятий», за которыми должны были вести строгий надзор филеры. В Киеве, к примеру, таких «неблагонадежных обывателей» насчитывалось более пяти тысяч человек. В губернском городе Минске их было на порядок меньше.
Грандиозной фигурой прошлых времен была мещанка Мотрона Морозкина, которая представлялась фанаткой Иоанна Кронштадского, последовательницей и даже душеприказчицей его творческого наследия. Мотрона проповедовала в Минске и губернии трезвый образ жизни, торговала свечками, иконками, а в память о страдальце и человеколюбце Иоанне ходила без обуви круглый год. В народе ее прозвали Мотроной Босоножкой. Полиция хотя и держала ее у себя на заметке, однако до поры до времени не вмешивалась в деятельность «святой», так как та все делала в рамках закона и благочестия. Мотрона совершала паломничества в Киев, собирая большие группы богомольцев, посещала Кронштадт, Троицкую лавру, Почаев. Внезапно в 1907 году Мотрона предстала в амплуа богатой невесты и удачно вышла замуж, напрочь забыв при этом о своей прошлой деятельности. Поговаривали, что на ее банковских счетах было несколько десятков тысяч рублей, собранных с доверчивых паломников в виде благодарственных подношений, «на храм», на помин душ умерших и т. п.
Вновь обратимся к «Тайному советнику» начала века. Он сообщал, что «один веселящийся петербуржец, человек состоятельный и семейный, имел привязанность на стороне в лице миловидной дамы, подвизавшейся на сценических подмостках. Когда ему случалось выезжать из столицы, он обыкновенно брал ее с собой и, останавливаясь в гостинице, прописывал по своему паспорту как законную жену.
Но однажды случилось непредвиденное: во время пребывания в одном курортном городе молодая женщина скоропостижно умерла. Боясь ответственности за подлог, ловелас не решился раскрыть ее настоящего имени и вынужден был похоронить как свою жену. В его паспорте сделали соответствующую отметку и послали извещение в полицию. Возвратясь в Петербург, он долго хлопотал, пытаясь исправить дело, но, несмотря на значительные расходы, в которые вылились эти хлопоты, сделать ничего не сумел. Под непрерывным страхом огласки он сошел с ума и через некоторое время умер в больнице для душевнобольных». Между прочим, его законная жена, превратившаяся в «живой труп», пришла хлопотать о самостоятельном виде на жительство и с ужасом узнала, что по документам мужа считается давно умершей. С большим трудом ей удалось восстановиться в правах…
Был такой замечательный проходимец Прэйс (о нем писала почти вся пресса империи). Разъезжая по необъятной стране, умный и обаятельный Прэйс соблазнял прежде всего богатых вдов и каждый раз вступал в брак, после чего обдирал их до нитки и сбегал в другой город. За девять лет кавалер сумел оформить тайный брак с тридцатью женщинами (в том числе с киевлянками), пока не попался в Минске. По статье «многоженство» был осужден к 5 годам каторги с конфискацией всего имущества, и после освобождения ему запретили жить в европейской части России. Думается, что и в азиатской части страны он после выхода на свободу преуспел на избранном поприще.
Многие проходимцы промышляли в шикарных ресторанах, кондитерских, кинематографах, где имелись залы с карточными столами. Естественно, здесь не обходилось без шулеров, ведь играли-то в основном на денежный интерес. Как правило, входя в доверие к игрокам, шулеры подыгрывали одной из сторон, подсказывая карты соперника. В случае крупного выигрыша такому шулеру полагался солидный процент, в случае провала мошенника могли избить, а могли и помиловать, передав полиции. В последнем случае подозреваемый немедленно отпускался на свободу за отсутствием состава преступления.

История Киева в названиях

1. Жуляны

Когда слышишь это слово впервые, то на ум только и приходит что ассоциация с какими-то жуликами. В действительности же это место на окраине Киева в старину называлось немного иначе: еще во времена Владимира Великого оно было известно под именем Желань (или Жилань).
Согласно одной из версий, здесь в древности было капище славянской богини Жели. По второй версии, название местности дала народность гелонов, которая, как считают некоторые ученые, когда-то жила на территории нынешнего Киева. Еще одна версия говорит о том, что эта нежилая, но «желанная» земля получила свое название после того, как сюда пришли люди. Кстати, ручей Желань, упомянутый в древних летописях, со временем преобразовался в речку под названием Жилка. А еще в Киеве есть улица с созвучным названием – Жилянская (возникла в 1837г.).
В конце XVII века этот район почему-то переименовали в Жуляны. Сегодня этим именем называют аэропорт, путепровод и железнодорожную станцию. А также село, которое присоединили к Киеву только в 1988 году. 

2. Виноградарь 

Сейчас название этого киевского жилмассива звучит немного странно: при чем тут виноградарство? Оказывается, виноград здесь выращивали еще совсем недавно.
Самым первым виноградарем Киева стал технолог Вильгельм Кристер, которого пригласили в 1838 году на работу на ткацкую фабрику под Киевом. Через 10 лет Кристер окончательно переехал в Киев, купил возле Ветряных гор участок, расчистил его и превратил прежний пустырь в цветущий сад. Кроме разнообразных фруктовых культур, он начал выращивать здесь и виноград.
В 1907 году виноградарством в этом районе Киева занялись садовники Бекас и Абрамов, а так как дела у них пошли неплохо, со временем в виноградарство «ударились» и другие. Именно этот опыт стал основой для развития виноградарства в Киеве уже в советское время. Интересно, что в 1935 году 49 га здешних земель были засажены виноградом.

3. Кожемяки

Многие с детства помнят сказку о Кожемяке, победившем змея и спасшем таким образом целый город. Вполне возможно, что в легенде речь идет о Киеве. Тогда понятно, почему местность между Старокиевской и Замковой горами в Подольском районе, известная еще со времен Киевской Руси, называется Кожемяки. Так или иначе, именно здесь в кожевенных мастерских в старину трудились ремесленники-кожемяки. Да и сохранившиеся до сих пор старинные названия улочек говорят о том, что в этом районе обитали киевские ремесленники (Кожемяцкая, Воздвиженская, Дегтярная).
Активно застраивать местность начали только в первой половине ХIХ века. Живописные одноэтажные, а позже двухэтажные домики на фоне киевских холмов притягивали сюда художников, литераторов и просто романтиков. Многие до сих пор уверены в том, что в этих местах, у подножия холмов, атмосфера особенно подходит для вдохновения и творчества. Даже после пожара 1811 года возрожденные Кожемяки не поддались строгому геометрическому планированию и сохранили свою неповторимость.

4. Чоколовка 

Так называется местность между Севастопольской площадью и железнодорожным полотном, сразу за которым начинаются Караваевы дачи. Считается, что название ей дала фамилия купца 2-й гильдии, гласного городской Думы Николая Ивановича Чоколова. Именно он помог киевским рабочим и железнодорожникам в приобретении земли для строительства здесь жилья: добавил недостающие 8 тысяч рублей, благодаря чему в 1902 году и появился поселок.

Видимо, желая отблагодарить своего благодетеля за оказанную помощь, рабочие назвали поселок в честь Чоколова, увековечив память о нем.

Однако в советское время, когда история эта уже порядком подзабылась, некоторые пытались связать название района со словами «чокаться» или «чокнуться». Возможно, это придумали водители авто, стоя здесь в очередной пробке.

5. Соломенка 

В этих местах когда-то было много белых хат-мазанок, крытых соломой, – отсюда и название. История киевского предместья Соломенка начинается с 1830-х годов, когда из-за сооружения Новой Печерской крепости, а также строительства первой железной дороги тысячи человек переселились в долину реки Лыбидь. Построенные ими хаты-мазанки под соломенными крышами сохранились здесь вплоть до 60-х годов прошлого века.

Интересно, что селение, которое Куприн ласково называл «Соломинкой», чуть было не переименовали в Александрию – в честь императрицы Александры Федоровны. В 1910 году Соломенка вошла в состав Киева. Правда, в советское время ее все-таки переименовали в Сичнивку – в честь январского («сiчневого») восстания в Киеве 1918 года, но это название не прижилось.
Интересный факт из истории Соломенки: до Великой Отечественной войны здесь жил железнодорожник ростом около двух с половиной метров, которого местная малышня величала дядей Степой. Сегодня же здесь выросли обычные высотки и появилась городская мусорная свалка.

6. Святошин 

Местность под названием Святошин связывают с именем черниговского князя Святослава, который в начале XII века постригся в монахи Печерского монастыря и через некоторое время получил имя Николая Святоши. До этого он владел землями в районе нынешней Борщаговки, рядом со Святошиным. А еще в этих землях традиционно отдыхали монахи, послушники, студенты Духовной академии и священники (в общем, «святоши»).
В начале прошлого века название «Святошино» носил популярный среди киевлян санаторный поселок в сосновом лесу на уровне Киевских высот, отличающийся чистотой озонированного воздуха. К 1914 году здесь было все, что необходимо для налаженного быта и полноценного здорового отдыха. Благодаря высокой организации порядка популярность Святошина затмила остальные дачные пригороды Киева. А так как цены здесь «кусались», то селились тут в основном богатые люди.