История Автобусов (Часть 1)

Омнибус

Приведу пространную цитату из автобиографического произведения Чарльза Диккенса, дабы читатель мог представить себе, что есть омнибус, и провел мысленно параллель с современными автобусами. “Кому неизвестно, что нет более обширного поля для полезных и занимательных наблюдений, чем общественный транспорт. А из всех средств передвижения, созданных со времен Ноева ковчега, — кажется, это самый ранний образец, — и до наших дней, мы решительно предпочитаем омнибус. Дилижанс тоже имеет свои достоинства, но там только шесть внутренних мест, и всегда есть опасность, что придется всю дорогу ехать с теми же спутниками, а это однообразно и скучно…

Ничего подобного не грозит вам в омнибусе; и тут уж вы не соскучитесь. Пассажиры меняются столь же часто, как узоры в калейдоскопе, и хотя в них меньше блеска, зато они куда занимательнее…

По-видимому, никто никогда не устанавливал точного числа пассажиров, на которое рассчитан наш омнибус. Но у кондуктора явно сложилось представление, что он с легкостью может вместить столько людей, сколько удастся заманить в него. “Места есть?” — кричит потный, запыхавшийся джентльмен. “Мест много, сэр”, — отвечает кондуктор, чуть приоткрывая дверь и утаивая истинное положение вещей до тех пор, пока несчастный не вскочит на подножку. “Где же они?” — спрашивает одураченный пассажир, делая слабую попытку спрыгнуть на землю. “Да где угодно, сэр, — говорит кондуктор, вталкивая его в омнибус и захлопывая дверь. — Трогай, Билл!”. Отступление отрезано; новый пассажир долго тычется во все стороны, потом привалится где-нибудь, да так и едет…”

Номеров на омнибусах, как называли многоместные кареты, в те времена не было. Для того чтобы горожане ориентировались, куда следует транспортное средство, использовались омнибусы определенного цвета (в России так было в северной столице, где имелись “малиновые” и “синие” кареты). Ездили омнибусы нечасто, прокатиться в них стоило недешево — один гривенник. Плачевное состояние дорог, плохо подрессоренные кареты превращали езду в сущее мучение. За что и прозвали в народе омнибус “сорок мучеников”. Тем не менее новый вид транспорта пользовался спросом.

Первый автобус

В 1895 году в Германии вышел на линию первый в истории городской маршрутный автобус, рассчитанный на 8 пассажиров. Эта новость облетела весь мир. Развитые в экономическом отношении государства принялись перенимать опыт, воровали идеи и технологии… Предприниматели понимали, что, несмотря на затраты, цель окупит средства — десятки тысяч человек захотят пользоваться новым средством передвижения и оплачивать услугу. 

Автомобили учат мужчин, что женщины — не самые капризные существа на свете

11 сентября 1896 года министр путей сообщения Российской империи князь Хилков подписал правительственное постановление “О порядке и условиях перевозки тяжестей и пассажиров по шоссе Ведомства путей сообщения в самодвижущихся экипажах”. Эту дату следует считать началом регулярного пассажирского сообщения внутри городов, а также между городами и весями огромной страны. Чтобы понять, что предшествовало этому, совершим познавательный экскурс в более отдаленные времена. В этом нам помогут российские исследователи истории автомобильного транспорта Куприн и Рубец. Итак, как констатировали упомянутые авторы, “сухопутная парусная повозка, двигавшаяся с помощью силы ветра, была построена Симоном Стевином в самом начале XVII столетия”. Еще в 1663 году великий Исаак Ньютон набросал рисунок тележки, приводимой в действие паровым двигателем. Модель, созданная по его расчетам, три века спустя оказалась действующей. Гауч — часовых дел мастер из Нюрнберга — создал механический автомобиль, передвигавшийся за счет энергии заведенной пружины, больше смахивавший на забавную игрушку. Повозку купил король Швеции и с успехом, на зависть всем, использовал для прогулок по небольшому парку… Первую паровую повозку, пригодную для практического применения, построил французский инженер Жозеф Кюньо. На ней со скоростью 5 верст в час можно было перевозить артиллерийские орудия и снаряды общим весом в две с половиной тонны. О пассажирах речь, разумеется, не шла.

Гражданский брак по-старинному (Часть 2)

Избавиться от жены можно было еще проще. Без всякой бумажной волокиты и хождения по инстанциям. Просто продать кому-нибудь, кому она нужна. Об этом свидетельствует такой случай, описанный в 1887 году в той же газете:
«23 августа крестьянин из с. Гуты Киевского уезда Анищенко после продажи хлеба на Житнем базаре, по обычаю, завернул в ближайший кабачок «спрыснуть» продажу. Здесь он случайно встретил супругов из киевских мещан Копыльковых, мирно потчевавших друг друга, и вступил с ними в разговор. Во время беседы Анищенко заговорил о своем неприглядном житье-бытье и упомянул, что хозяйство его ведется из рук вон плохо, вследствие того, что жена у него давно уже больна. — «А моя здорова, — ответил на это Копыльков. — Купи ее у меня, и твое хозяйство поправится». Анищенко, взглянув пристально на Копылькову, был заметно польщен таким предложением, но здесь же с горечью заметил, что за новую жену он ничего не может предложить, кроме старого ружья, находящегося при нем, и «магарыча». Но Копыльков и не думал протестовать против столь низкой платы за жену.
Жена тоже не заявила протеста против предложенной сделки. Но Анищенко, относившийся все время скептически к словам случайного благодетеля, потребовал от него формального отречения от прав собственности на законную супругу. Копыльков не замедлил удовлетворить это желание покупателя и выдал ему расписку, в которой заявил, что отныне он продал свою жену Марью Тимофеевну Кузьме Анищенко и претензий больше к ней не имеет. Акт отречения был подписан продавцом и свидетелем этой сделки Самуилом Спекторским. Покончив дело, Анищенко усадил новую подругу жизни на телегу и двинулся в путь».

Весть о дикой кабацкой сделке вскоре достигла родственников проданной Марьи Тимофеевны, и те, оскорбясь, «пустились в погоню за беглецами, вскоре догнали их и вместе с Копыльковым доставили их в полицейский участок, где заключенная сделка была признана недействительной».
Приведенные здесь эпизоды можно, конечно, воспринимать с юмором. Но вообще-то в таком сожительстве было больше печального, чем смешного. Страдали в основном женщины, которые оказывались на старости лет в совершенно бесправном положении.
У турок в Стамбуле и у арабов в Каире хозяин дома, поссорившись с женой, шел в кафе и трижды прилюдно отрекался от нее. После этого брак считался расторгнутым. Как это ни странно, нечто подобное существовало и на юго-западной окраине Киева. Тамошние жители также считали, что муж может расторгнуть брак самовольно, когда пожелает, без всяких бумажных проволочек. Он сам возбуждал бракоразводный «процесс», сам творил свой домашний суд, сам выносил приговор и сам исполнял решение. Киевский журналист Теофильев видел такой патриархальный развод (вернее, расправу над женщиной) в Лыбедской части Киева. Увиденное произвело на него тяжелое впечатление.
«Летом настоящего года, — пишет он, — мне пришлось быть свидетелем домашнего суда. Его творил человек в поддевке, домовладелец, — творил над 50-летнею старухою, своею женою в присутствии взрослых детей. Рассказывали, что вследствие каких-то неудовольствий хозяин прогнал из дома жену. Немощная старуха после долгих скитаний наконец возвратилась, чтобы взять хоть какое-то платье. Это не понравилось хозяину, он связал ей руки и привязал к саженным дровам, стоявшим на его дворе. От 5 до 11 часов утра несчастная простояла в таком положении с обнаженной грудью и под палящим солнцем; по временам только являлся хозяин и несколькими ударами напоминал о своей власти. Народ сходился, смотрел, но никто не заступился. Наконец сыскалась какая-то сердобольная женщина и привела полицейских, которые отвязали несчастную и забрали с собой, но личность, творившая суд и расправу, осталась неприкосновенною… Отчего никто не заступился за эту женщину? Я обратился с вопросом к стоявшему возле меня горожанину с добрым откровенным лицом.
— Не наше дело, он хозяин и властен в своем доме делать все, что угодно. Значит, такой закон есть и ему надо подчиняться».

Гражданский брак по-старинному (Часть 1)

Во время переписи киевлян в 1874 году студенты-регистраторы нашли на окраине города — Демиевке — немало семей, живших по своим законам. «Сплошь и рядом, — рассказывал переписчик, — встречаешь, что мужчина и женщина живут вместе, у них есть дети; на вопрос: «Женаты?» — «Нет, холост!» — «А это кто?» — «Это так, со мной живет». — «Дети ваши?» — «Наши». Попалась даже пара, заключившая между собой формальное условие, и это условие, подписанное свидетелями, они считают вполне законным и для себя обязательным».

Неужели жители Демиевки в семейных делах так сильно обогнали своих современников и строили свою личную жизнь, как эмансипированные пары Парижа, Лондона или Берлина? Увы, нет. На Демиевке пахло не эмансипацией, а самой настоящей киевской стариной. Обнаружившиеся при переписи «неузаконенные семьи» представляли собой пережиток тех времен, когда город стоял на великом торговом пути «из варяг в греки» и в нем торговали сотни иноземных купцов.
В Киеве существовали целые колонии хазар, армян, выходцев из Новгорода. Позже свои автономные поселения образовали наемные офицеры и солдаты из немцев, шотландцев и англичан. А затем появился русский гарнизон. Многие из этих прошеных и непрошеных гостей Киева, останавливаясь в городе надолго, заводили так называемых временных жен (законные супруги и семьи оставались на родине). Обычных браков при этом не заключалось (это было бы уже двоеженство), но и простыми «наложницами» сожительницы тоже не были. Сходились и жили по взаимному согласию. Иногда заключали соглашения с подписями свидетелей (такие документы и показывали на Демиевке студентам-переписчикам). Временных жен нередко предавали из рук в руки. Отслужив свой срок в Киеве и получив перевод в другую губернию, чиновники или офицеры уступали сожительниц своим знакомым нередко вместе с квартирой.
Подобные браки были чужды обычаям киевлян, но церковь и гражданские власти закрывали на них глаза, поскольку они наблюдались в основном среди иноверцев и иностранцев, которым нередко позволялось то, что запрещалось своим. Однако многие из киевлян, насмотревшись на чужестранцев, стали жить по-новому, считая свадебные обряды, с их помолвками и венчаниями, делом необязательным.
Взгляд на жену как на явление временное и весьма условное сохранялся в Киеве долгое время. Особенно на южных его окраинах. Здесь вплоть до начала ХХ столетия совершались странные браки. Странно они и расторгались.
«На днях, — писала в 1891 году газета «Киевлянин», — в один из киевских полицейских участков явилась оригинальная пара, муж и жена, с целью оформить самолично устроенный между собою развод, причем в подтверждение такого ходатайства муж представил выданный ему женою документ такого содержания:
«Я, нижеподписавшаяся, даю сию разлуку мужу своему (имярек), вследствие неоднократного его требования на право вступления в брак с другой женщиной, так как, страдая психическим расстройством ума, он не может нигде служить, а желает пользоваться трудом жены, а так как я на это не согласна, то представляю ему право и даю полную свободу приискать для себя такую женщину, с тем однако, чтобы он ко мне никогда не являлся.
 При даче сей разлуки свидетелями были: гувернантка, няня, повар, два лакея и дворник. К сему подписалась мещанка такая-то (имя и фамилия)».

Где учились киевские евреи (Часть 2)

Особым образом вопрос о пребывании евреев решался в творческих учебных заведениях — Музыкальном и Художественном училищах. Здесь «процентная норма» не вводилась. Но возникали проблемы с дозволением на пребывание в Киеве иногородних евреев, которые желали учиться музыке или художеству. Эти проблемы нужно было решать на уровне местного генерал-губернатора — начальника Юго-Западного края. В свое время генерал-губернатор Михаил Драгомиров отмечал: «В Музыкальном училище Киевского отделения Императорского Русского Музыкального Общества (это училище особого устава не имеет), на основании порядка, установленного моими предместниками, допускаются к приему иногородние евреи с особого каждый раз разрешения генерал-губернатора .., по ходатайствам Дирекции училища, в тех случаях, когда евреи эти, по предварительном испытании их, будут признаны обладающими музыкальными дарованиями, и с тем непременным условием, чтобы они проживали в Киеве одни, без членов семейств». На тех же основаниях начальник края допускал зачисление приезжих евреев и в Киевское художественное училище, где в 1901–1911 годах директором был Владимир Николаев. Этот выдающийся архитектор и педагог оказался чутким и отзывчивым к нуждам воспитанников иудейского исповедания. Когда в ноябре 1911-го он скончался, ученики-евреи отслужили по нему молебен в Купеческой синагоге.

Так обстояли дела с общегородскими учебными заведениями. Лишь в начале XX столетия в Киеве появились еврейские школы с официально признанным статусом. В 1904 году начало действовать двухклассное еврейское училище имени Соломона Бродского с ремесленным отделением. Его основатели — крупнейшие сахарозаводчики, братья Лазарь и Лев Бродские, дали училищу имя своего рано умершего брата Соломона. На их средства было возведено специальное училищное здание (нынешний корпус Института электросварки им. Е. Патона, ул. Антоновича, 69) по проекту одесского архитектора Адольфа Минкуса. Учебный курс включал русский и еврейский (иврит) языки, русскую и еврейскую историю, закон еврейской веры, арифметику, географию и естествознание. Здесь могли обучаться 300 мальчиков. Кроме того, имелось ремесленное отделение еще на 100 человек. Как мастерские, так и классы обеспечивались самым современным оборудованием. Были устроены даже душевые для учеников (впервые в России). Выпускников училища приравнивали к выпускникам христианских начальных школ, окончившие ремесленное отделение допускались к испытаниям на свидетельство ремесленника, дававшее вожделенное право жительства.

Училище было бесплатным, как и еще одна еврейская школа, открывшаяся в 1911 году, — Талмуд-Тора, общинное учебное заведение для бедняков и сирот. Талмуд-Тору основал известный еврейский предприниматель Давид Марголин. На его пожертвование по проекту гражданского инженера Федора Эссена был построен учебный корпус по ул. Константиновской, 37, рассчитанный на 300–400 учащихся (теперь школа).

Начальное еврейское образование можно было получить в хедерах. Их было в городе несколько; размещались они, как правило, в наемных помещениях. Один из хедеров содержал за свой счет известный ювелир Иосиф Маршак. Любопытная история произошла с хедером, действовавшим в 1910-х годах на Набережно-Крещатицкой улице. Когда-то в этом здании по Набережно-Крещатицкой, 27, известном как «Подольская бурса», находилось Подольское духовное училище. В конце 1913 года черносотенный «Союз русского народа» высказал претензию: как, мол, можно терпеть, что православная святыня — знаменитая бурса — находится в еврейских руках?! Этот вопрос специально рассматривался на епархиальном съезде. И было установлено: «1) Здание училища не представляет памятника глубокой старины…; 2) святыни в здании нет, т.к. по закрытии училища антиминс передан в консисторию, иконы в соседнюю церковь, а престол и пол бывшей церкви разобраны и сожжены; 3) наемной платы за здание получается 4500 р. от арендатора-еврея, а соискатель-русский предлагал лишь 3000 р.». Помещение осталось за хедером.

Что же касается национального среднего образования, то лишь в период Первой мировой войны появились частные еврейские гимназии. В них обучали тем же предметам, что и в государственных гимназиях, но, кроме этого, еврейской религии, истории и языку. Осенью 1916 года открылась еврейская мужская гимназия «с правами правительственных гимназий» А. Козаринского. Ее начали организовывать для обучения детей тех евреев, которые в это время сражались на полях Первой мировой войны. Но затем начальство удовлетворило ходатайство учредителя «о том, чтобы доступ в гимназию был открыт и детям лиц, не находящихся в родстве с участниками войны, но с тем, однако, чтобы преимущество при приеме отдавалось детям и ближайшим родственникам убитых на поле брани или удостаиваемых наград». Затем были учреждены еврейская гимназия инженера Б. Шуммера, реальное училище Ф. Данциса и С. Фельдмана. Но в это время «процентная норма» в школах и высших учебных заведениях Киева доживала последние месяцы. После Февральской революции 1917 года она была полностью отменена.

Где учились киевские евреи (Часть 1)

Издавна для евреев существовала «процентная норма», ограничивавшая их число в государственных гимназиях и высших учебных заведениях. Для Петербурга и Москвы эта норма составляла три процента, для городов за пределами «черты оседлости» (в том числе и в Киеве) — пять процентов, внутри «черты» — десять процентов. Ее надлежало вносить в уставы средних и высших школ, пользовавшихся правами государственных учебных заведений (которые предусматривали важные для выпускников льготы при прохождении воинской службы, при зачислении на государственную службу). Обычно количество претендентов-евреев превышало норму, и происходил драматический отбор. Ладно еще, если бы при этом принимались в расчет только знания и способности. Но все знали, что зачастую происходил конкурс родительских кошельков, — чья взятка больше.

Эта проблема нашла живой отклик не только в еврейских кругах, но даже и в жандармерии. Бывший начальник Киевского губернского жандармского управления Василий Новицкий вспоминал о своей беседе с вице-министром просвещения Григорием Зенгером: «Я ему откровенно сказал, что по достоверным сведениям, по сведениям, не подлежащим никакому сомнению, поступление евреев в гимназии сопровождается громадным взяточничеством гимназического начальства с родителей и родственников за прием в число учеников и доходит от 300 до 700 рублей с ученика (в те времена — полугодовой бюджет средне обеспеченного семейства), что, в общем, страшно озлобляет евреев, наплыв которых во всевозможные противозаконные общества идет с невероятною быстротою, натиском и большою численностью, и что необходимо принять неотлагательные меры пресечения этого по министерству просвещения во что бы то ни стало, в особенности по г. Киеву». Зенгер, однако, ответил с милой улыбкой: «К сожалению, это везде так делается».

Иногда наступала либеральная полоса, когда на перебор «процентной нормы» руководители образовательных заведений и учебного округа смотрели сквозь пальцы. Но потом начальство спохватывалось и приказывало навести порядок. Легко себе представить, к примеру, состояние евреев-абитуриентов, которые вдруг узнавали, что количество вожделенных вакансий в университете резко сокращено и что многим из них после гимназии уже некуда деваться, — разве что ехать учиться за границу. Такое положение сложилось, в частности, в Киевском университете в 1880-х годах. Нечто похожее происходило в 1907 г. в Киевском политехническом институте. Вначале институт счел возможным принять некоторое количество евреев сверх «нормы» в качестве слушателей вне отделений. Но когда юноши уже втянулись в учебный процесс, вдруг последовало распоряжение всех «лишних» из института отчислить.

Другим примером критической ситуации в связи с «процентной нормой» стала реформа устава Киевского коммерческого института. Он был основан в 1906 году по инициативе Митрофана Довнар-Запольского, профессора-историка, известного своими передовыми взглядами. На первых порах институт официально представлялся как частное учебное заведение, хоть и под эгидой Министерства торговли и промышленности. В его первоначальном уставе, утвержденном министерством в мае 1908 г., вообще не рассматривался вопрос о количестве евреев. Сюда сразу же устремилась еврейская молодежь из других городов империи. В списках студентов института значатся имена будущего писателя Исаака Бабеля, прибывшего из Одессы (в ККИ он, как оказалось, обучался под фамилией Бобель); приехавшего из Риги Шломо Вовси, ставшего потом артистом и режиссером Соломоном Михоэлсом; Вольфа Высоцкого из Бреста (всем известен его внук — Владимир Высоцкий). К концу 1911/12 учебного года иудеи составляли примерно 60 % общего числа слушателей института. Но именно в это время власти навязали институту пересмотр устава. Заведению была дана существенная привилегия: институт уравняли в правах с государственными высшими учебными заведениями. Однако новая редакция устава могла быть утверждена лишь при условии введения пятипроцентной нормы для евреев. Таким образом, лишь небольшая часть их могла спокойно продолжить обучение. Остальные оказались перед альтернативой: либо переходить в православие (к лету 1913 года так поступили 80 человек), либо удовлетвориться статусом вольнослушателя — т.е. слушать лекции «на птичьих правах» в ожидании освободившихся вакансий…

Менее жесткие ограничения накладывались на средние специальные учебные заведения, для выпускников которых были не столь принципиальны права государственной службы. Нередко демонстрировали вполне благоприятное отношение к евреям средние коммерческие училища Киева. В Первом коммерческом училище, содержавшемся Киевским купеческим собранием, дело было поставлено чисто по-купечески: какой процент бюджета заведения обеспечивают евреи, такой процент еврейских учащихся туда и поступит. Богачи-иудеи не ударили пейсами в грязь. Мало того, что их взносы обеспечивали свыше половины потребностей училища, но и само его здание (сейчас — ул. Бульварно-Кудрявская, 24) было построено на средства одного из богатейших киевских евреев Льва Бродского. Как Первое, так и Второе коммерческое училище держали в своем штате преподавателей иудейской религии.