Мультипликатор Радна Сахалтуев

От бурятской национальности ему достались имя, внешность и любовь к чаю с молоком (и то в прошлом), потому Радна Филиппович с полным основанием называет себя «обрусевшим бурятом». Родился в Улан-Уде в семье интеллигентов: дед — известный в республике врач, дядя — министр, мама — учительница. Отца, как человека буржуазного происхождения, репрессировали. О своем далеком детстве художник рассказывает: «Во время войны выпускали «боевые сборники» с картинками. У меня был «Разговорник» для солдат нерусских национальностей, где объяснялись значения военных понятий. Написано «штык» — и наш красноармеец протыкает фашиста этим штыком, почему-то в подбородок. Эти рисунки потрясли меня до глубины души: прошло более шестидесяти лет, а я до сих пор их помню. С военными трофеями связана еще одна история. У мамы была ученица, отец которой воевал в Германии и привез оттуда порнографические открытки. Он отдал их дочке со словами: «Покажи учителям, пусть посмеются». А учителя — все бабы без мужиков, тем более в такой дикой провинции — конечно, у них от ужаса глаза выпали. Бойца вызвали в школу, а он изумился: «У меня еще и альбом такой есть. Хотите покажу?» …Помню, все трофейные немецкие открытки пахли чем-то сладким, на них были потрясающие виды Саксонии, чудных парков. На фоне пыльного и грязного Улан-Уде это впечатляло, хотелось такой же красоты». И Радна, закончив школу, уехал в Москву.
Неудачей закончилась его попытка поступить на географический факультет МГУ. Полтора года Радна проучился в московском педагогическом училище на художественно-графическом отделении и, не закончив его, вернулся домой. А во ВГИК поступил благодаря маме и тете, которые прочитали где-то, что там есть художественный факультет. «Если честно, то будь это сегодня ни я, ни многие другие ни за что бы туда не попали. А тогда, во времена Хрущева, была тенденция москвичей не принимать, предпочтение отдавали абитуриентам из других республик. Вместе со мной приняли киргиза, который за все годы учебы так и не научился рисовать, эстонку, двух армян, татарина, молдаванина и китайца. В тот год был сильный режиссерский курс Довженко, на котором учились Георгий Шенгелая из Грузии, Витя Туров из Белоруссии, а также Мыкола Винграновский, Ролан Сергиенко, Лариса Шепитько — украинцев Довженко любил. Институт — это были лучшие годы жизни, хотя поначалу от москвичей, в большинстве детей художников, мы, неотесанные провинциалы, очень отставали. Вообще, в мультипликации 60-80-х работали в основном выпускники ВГИКа. Теперь новые появились — никого не знаю. А учился я у Ивана Петровича Иванова-Вано, классика советской мультипликации. Его коллеги очень не любили, называли «Ванище», хотя он был талантливым и интересным человеком. Вообще, на «Союзмультфильме» были такие интриги, что нашим и не снилось! Знаете, я доволен, что в 26 лет после института приехал в Киев и здесь остался».
А остался он на молодой и жадной к работе студии научно-популярных фильмов, где только-только начал работать цех мультипликации. И очень скоро об украинской мультипликации и научно-популярном кино заговорили, как о феномене.
— Когда говорят, что мультипликаторы — не совсем нормальные люди, это действительно так. Анимация — это ведь несметное количество рисунков, а ощущение такое, что все сделал один человек. На самом деле над фильмом работает около сотни людей. Мастера были отличные! Я уже не говорю о Додике Черкасском (не так давно известного режиссера-мультипликатора не стало). Помню, с Дахно мы делали «Семейный марафон», с нашим худруком Ириной Гурвич «Легенду о пламенном сердце», а на картину «Каиновы слезы», клеймящую украинских националистов, меня назначили приказом, так как никто не хотел браться за нее…

Черкасский и Сахалтуев — замечательный дуэт режиссера и художника, создатели мульт-шедевров: «Волшебник Ох», «Мистерия-буфф», «Остров сокровищ», «Доктор Айболит», «Приключения капитана Врунгеля» и чудесного художественного оформления спектакля «Волшебная музыка» в Детском музтеатре. Работалось им всегда весело и комфортно: оба талантливые и страшно ироничные. Подозреваю, что капитан Врунгель — это на самом деле их автопортрет.

«Мы с Черкасским почти все картины делали вместе, кроме одной, — рассказывает Радна Филиппович. — Я тогда ушел со студии — были личные обстоятельства. Думал, на вольные хлеба, и чуть не спился: куда ни приду, везде приятели… Чтобы «вернуться» к жизни — вернулся на студию. А с Додиком мы даже живем рядом. Время от времени перезваниваемся, обмениваемся впечатлениями, весело матерясь (оба очень невоздержанны на язык)».
«В то время, когда Раднуша приехал в Киев, это еще была просто девственная страна, — вспоминает Давид Черкасский. — И когда он появлялся в трамвае или на почте, можете себе представить — на него устремлялись все взоры, а он своими узкими восточными глазами мужественно «держал удар». Кстати, он обожает бокс, много рисует боксеров, причем стилистически очень точно. Просто блестящий мастер, я счастлив, что работал с ним. Помню, когда заканчивали «Приключения капитана Врунгеля» полтора месяца просто жили на студии, и нам очень комфортно работалось. Раднуша поразительно быстро рисует. Я такого больше никогда не видел: он берет чистый лист бумаги и заполняет его огромным количеством рисунков во всех направлениях. Я так привык к его темпам и его гибкости — приходил к нему, говорил, что мне нужно, и минут через десять получал готовые варианты. Он тонко чувствовал персонажей, тему, стиль, хотя, по своей привычке, никогда предварительно не смотрел материал. Кроме того, Радна чрезвычайно начитанный, образованный человек, практически все знает о кино. Недаром его младший сын стал прекрасным киноведом. А старший — хороший художник-мультипликатор. А как он блестяще играет «в дурака» — на пляже всех обыгрывал! Если бы играл на деньги, давно бы стал миллионером. Вообще, Раднуша — это «шкатулка с двойным дном». Работает под простачка, а в глубине столько!..»
Радна Филиппович кажется самоироничным до неприличия. Говорит, что у него достаточно средние способности, что он человек недумающий и любит читать только «газетки и детективчики», хотя на самом деле — все это лукавство с точностью до наоборот. И вместе с тем ни разу я не услышала от него слово «мультфильм» — только «фильм», «картина» или «кино». Для него это высшее искусство.
Сахалтуев известен как график, оформивший несметное количество книг в разных издательствах, включая киевские «Веселка», «Молодь», московский «Самовар». В журнале «Перец» был одним из самых популярных художников-карикатуристов, с яркими и оригинальными рисунками. «Перец» до сих пор просит его оставить росчерк «пера» на страницах журнала, зовут и в другие издания.
— До кризиса 1998 года было много разной работы: и иллюстрации, и рекламные ролики, а потом вдруг все изменилось… Сейчас я для харьковского издательства сделал комикс «Остров сокровищ», в работе «Приключения капитана Врунгеля». Комиксы — достаточно тяжелый труд, в корне отличающийся от книжной графики и кино. А заработок более, чем скромный. Но мне хватает, так как и запросы тоже скромные. Времени свободного валом, но стараюсь работать каждый день. И мне сейчас уже странно, что сорок лет проработал на студии, такой шумной, многолюдной. Рисую себе в одиночестве, и мне так хорошо!..

Типография Стефана Кульженко (Часть 3)

Типография Кульженко была прогрессивным предприятием. Что только появлялось нового в печатном деле, хозяин спешил применить у себя. Фотоиллюстрации были не только черно-белые, но и цветные! Внедрение новшеств и активность на рынке создали Кульженко славу опасного конкурента, который шел на нарушение своеобразных корпоративных договоренностей между типографиями города — что кому печатать. Кульженко печатал все. Например, профессор Университета Св. Владимира В. Бец просил разрешения ректора напечатать свою работу «Морфология скелета» именно у Кульженко, поскольку типография университета не могла обеспечить должного качества, хотя и предлагала более низкие расценки. А французское издание «Истории искусств» Байе не удовлетворило заказчиков, и именно Кульженко занялся переизданием книги ради иллюстрирования.

Иллюстрированные издания были самой большой гордостью и самым сильным козырем Кульженко. Они и сегодня во многом остаются образцом. Лучшее и наиболее известное издание — «Собор Святого и Равноапостольного князя Владимира в Киеве» 1898 года, преисполненное удивительной красоты и художественного вкуса. Не менее совершенна книга М. Захарченко «Кіевъ теперь и прежде», содержащая подробное описание города с 105 иллюстрациями в тексте и отдельными цветными фотоиллюстрациями на вкладках. Это издание было посвящено Александру II, а продавалось в трех вариантах: роскошный — 10 рублей, в «английской оправе» — 6 рублей, «элементарный» — 5 рублей. Эта книга переиздается и поныне.

Типография Кульженко была одной из шести крупнейших типографий Киева, которые в течение нескольких десятилетий производили вместе 50% всей печатной продукции. Но благодаря иллюстрированным изданиям типография Кульженко составляла конкуренцию лучшим издательствам Москвы, Санкт-Петербурга, Варшавы.

Кульженко хорошо понимал необходимость социальной защиты рабочих. Острейшей бедой на предприятии были травмы, оставлявшие рабочих калеками. Достигнув определенной финансовой стабильности, Кульженко немало средств выделял на разрешение социальных проблем. Именно при его активном участии было создано «Общество вспоможенія рабочіх печатнаго дела», и долгое время сам Кульженко возглавлял это общество. За Приоркой, на дальней околице Киева со странным названием «Кинь-Грусть», Стефан Кульженко купил несколько дачных участков и построил дома для рабочих своей типографии. А летом и сам любил здесь отдыхать. Эту местность и сегодня называют дачами Кульженко.

Стефан Кульженко знал толк не только в печати. Он страстно любил пение. И в типографии организовал хор, который чуть позже стал настоящей школой прекрасных певцов и дирижеров (например, Я. Калишевский, дирижер хора Софийского собора в 1883—1920 годах, три года управлял хором типографии). Кульженко сам пел в этом хоре. Кроме того, долгое время он был действительным членом Киевского русского драматического общества, многократно его видели в российской драме, в хоровых и квартетных концертах. Почитателями искусств были и потомки Кульженко, у которого было четыре сына: Василий продолжил дело отца после его смерти (1906), Сергей был заведующим магазина отца на Крещатике, Алексей работал врачом в больнице Покровского монастыря, Михаил — юрисконсульт. Старший сын Василий, который заведовал фототипией до унаследования типографии, увлекался фотографией. А его жена Полина Аркадьевна работала в киевском Музее западноевропейского искусства. Во время фашистской оккупации ее заставили сопровождать в Германию коллекцию музея, вывезенную захватчиками. После войны Полина Кульженко была репрессирована.

Общее количество изданий типографии Кульженко — более 1000, сохранившиеся поражают эстетикой, совершенным художественным вкусом. По инициативе и при личном участии Стефана Кульженко вышли книги, которые сразу стали популярны: «Кіевъ теперь и прежде», «Альбом художника Саврасова», «Выставка 1896 года», альбомы видов Киева, Одессы, Житомира, Парижа. Самые известные издания Кульженко на украинском языке: «Казки Андерсена» с предисловием и иллюстрациями известного украинского художника Мурашко, произведения Т. Шевченко (издания разных лет). В типографии Кульженко издавались газеты «Заря», «Киевское слово», «Киевская газета» и другие, а также различные журналы. В 1918 году сыну издателя Василию Кульженко было доверено печатать первые знаки Государственной казны УНР — карбованцы. Также здесь печатали почтовые марки Гетманского государства и УНР средним тиражом 0,85—1,0 млн каждая марка. После захвата Украины большевиками типография В. Кульженко была национализирована.

Типография Стефана Кульженко (Часть 2)

Фортуна улыбнулась Кульженко одним воскресным утром, когда случайно он встретил давнего знакомого, с которым когда-то учился у Вальнера и который теперь работал гравером в одной из лучших в городе типографий И. Давиденко. И уже через несколько дней сам хозяин пригласил Стефана на собеседование, после чего взял на вакантную должность конторщика. Кульженко устраивали и оплата, и перспективы: на предприятии Давиденко было самое современное оборудование (3 печатных, 4 литографических, 2 конгревных станка, быстропечатающая машина), оно выполняло широкий ассортимент заказов.

Очень быстро Кульженко стал управляющим типографии. По мнению историков, головокружительный карьерный взлет был достигнут не только благодаря неоспоримому деловому таланту Кульженко, но и определенной протекции со стороны еще одного приятеля, родственника Давиденко. Приятели становятся компаньонами, которым в 1862 году Давиденко отдает в аренду свою типографию сроком на 10 лет с ежегодной арендной выплатой в размере 5000 рублей. Компаньоны расширяют и совершенствуют производство, взяв кредит. Покупают новое оборудование: сначала — несколько отечественных машин из Житомирщины, а в 1867-м — новое оборудование, за которым Кульженко специально ездил в Германию. Еще через три года ввели очередное новшество, установив паровую машину, купленную на Всероссийской выставке в Санкт-Петербурге. Предприятие росло, ассортимент продукции расширялся.

В 1873 году компаньоны перезаключили договор: Кульженко становится единоличным арендатором (компаньон, получив наследство, строит собственную типографию). В конце 1875-го Кульженко открывает небольшой магазин на Крещатике, едет за границу за товаром, на следующий год открывает фабрику конторских книг.

Дело на удивление быстро набирало обороты. Нужно было искать помещение побольше. Поскольку такого не нашлось, возникла идея построить собственную типографию. Стефан Кульженко вспоминал: «В газетах я прочитал публикацию, что на Ново-Елизаветинской улице продаются земельные участки. Дело было раннею весною. В одно из воскресений я отправился вместе с женой посмотреть, что это за участки. Ново-Елизаветинская улица тогда была еще не спланирована и даже совсем не проезжая. В той местности раньше были валы насыпные и естественные… Я приобрел у Тарновского участок в 666 кв.с. (1 сажень — 2,1 м.) по 8 рублей за кв. сажень. Началось строительство и было закончено 15 августа 1880 г. и типографию начали перевозить в новое помещение…»

Уже в 1882 году Кульженко демонстрирует свои типографские и литографические работы, монограммы, конторские книги, кожаные и футлярные изделия в Москве на Всероссийской выставке, которая дала заметный толчок развитию печатного дела в империи. В частности, в Киеве начался настоящий бум книжной иллюстрации. В целом за вторую половину ХІХ ст. число киевских типографий выросло с 6 до 25.

Типография Стефана Кульженко (Часть 1)

Тихая и немноголюдная улица Пушкинская в центре Киева, пролегающая параллельно Крещатику, сто лет назад носила название Ново-Елизаветинская. Именно здесь в доме № 4 (сейчас там жилой дом) и находилась знаменитая типография Стефана Кульженко.

Один из лучших тогда печатных комплексов не только в Киеве, но и в империи состоял из типографии с двумя словолитнями, литографии, стереотипии, фототипии, гальванопластиковой мастерской, оборудованных по последнему слову техники. В наборном и машинном отделениях было проведено даже электрическое освещение. В типографии работало около двухсот рабочих — цифра заметная даже по сравнению с сегодняшними полиграфическими предприятиями.

А на Крещатике было еще одно структурное подразделение — небольшой магазин Кульженко, где тогдашние интеллектуалы, мещане, студенты могли купить новейшие книги, учебники, справочники, календари, открытки, конверты и всевозможную картонно-бумажную продукцию, напечатанную на предприятии Кульженко. Новинки обсуждали в салонах, на вечерах, ведя, вполне возможно, такие разговоры: «Были у Кульженко? Читали? Нет?!. Отстаете от времени, милейший…»

Стефан Кульженко родился в с. Барышевка на Киевщине в 1837 году. Его вполне можно назвать «новым украинцем» той поры, именно тем «чумазым», которых так не любили загнивающие дворяне из чеховских пьес, поскольку пробился он в промышленную элиту из самых низов. Классическая сцена: одиннадцатилетний сельский мальчик, замирая, переступает порог киевского книжного магазина, хозяин которого, венгр по происхождению Вальнер, владел также «продвинутой» по тем временам типолитографией.

Сам Кульженко так вспоминал этот момент в книге «Полвека у печатного станка»: «Когда я вошел в первую комнату, глаза мои невольно разбежались. Вся она представляла собой магазин картин: больших и малых, в рамках и без рам, разных размеров и красок. Ничего подобного в своей юной жизни я еще не видывал и стоял ошеломленный, не зная, что и отвечать на вопросы стоявшего передо мной какого-то господина. Это был сам Вальнер, хозяин магазина и типолитографии».

На следующий же день юноша был принят на испытание, а потом и на обучение на семь лет. Среди шестнадцати учеников Стефан оказался самым маленьким, и по возрасту, и по росту. Но быстро стал лучшим, проявив незаурядные способности и живую любознательность, благодаря чему уже на шестом году обучения стал получать оплату — семь рублей в месяц. После учебы остался работать в типографии Вальнера, овладев чуть ли не всеми видами печатных работ. Но ненадолго.

Вальнер решил диверсифицировать бизнес, купив лесопильню на Трухановом острове, что его и разорило. Стефану пришлось искать иной заработок. За шесть последующих лет он сменил несколько киевских типографий в поисках более интересной и лучше оплачиваемой работы, поскольку к тому времени уже успел жениться и содержал семью. Разумеется, всех деталей карьеры Кульженко теперь не восстановить, но первые его шаги в большой бизнес были такими.

Сергей Григорьев (Часть 2)

В середине 30-х годов по проекту С. Григорьева началось сооружение крупного автохозяйства СНК на углу улиц Некрасовской и Ново-Павловской. На просторном, искусно озелененном участке, в смелых формах новой архитектуры, не лишенных величественной выразительности, построены крытые гаражи, мастерские, механизированная мойка, заправочная и административно-бытовой корпус. Очевидно, тот же С. Григорьев был автором одного из первых советских особняков, сооруженных для председателя Совнаркома Афанасия Любченко на территории нынешнего парка «Нивки».

Имея заслуги перед властью, С. Григорьев удостоился чести проживать в «авторском» квартале на Липках. Работал на строительстве здания НКВД. В 1935 годы участвовал в конкурсе на проект здания Верховного Совета, но первенство получил проект В. Заболотного.

А вершиной творчества Сергея Викторовича Григорьева в Киеве стало здание штаба Киевского особого военного округа (КОВО) на Банковой, 11. Возвели его в 1936—1938 годах, использовав в качестве основы старые симметричные каменные строения, построенные в 70-х годах ХІХ ст. по проекту архитектора Александра Шиле. Новое величественное здание получило удлиненные крылья, а в центре композиции — массивный ризалит со вставной колоннадой большого коринфского ордера. Властная монументальность дома подчеркнута тяжелым антаблементом, облицовкой цоколя полированным лабрадоритом, серой отделкой «под шубу». Прибавили величия и четыре полированных каменных шара, фланкирующих портал парадного входа. Зодчий столь точно рассчитал все детали, что огромное здание, несмотря на расположение на узкой улице, не только не раздавило окружающую среду, но и хорошо просматривается со всех точек: с Институтской и Лютеранской, с соседней площади им. Франко и с далекой Михайловской площади. Но современные строители, непрофессиональной «реставрацией» испортив архитектурную жемчужину Киева — дом Городецкого на Банковой, 10, — ко всему еще допустили и досадную градостроительную ошибку: торжественную лестницу от площади им. Франко на Банковую сдвинули от оси — портала величественного здания, где теперь размещается администрация Президента Украины. Сто лет назад в таких случаях сокрушенно вздыхали: «И это творится в университетском городе!» Напомним: университет тогда в Киеве был один, но к мнению интеллигенции власть прислушивалась с большим уважением!

Архитектор С. Григорьев активно участвовал в общественной жизни столицы, выступал в профессиональной периодике. В 1937 году его избрали членом правления Союза советских архитекторов Украины. На творческом диспуте, состоявшемся летом 1939 года, по обсуждению только что сооруженного здания ЦК КП(б)У на Михайловской площади, архитектор С. Григорьев высказался решительно против этого строения, отметив, что это «очень тяжелый и «тупой» объем, придавивший своим бременем надднепровскую возвышенность. Это — основная ошибка проекта, не учитывающего условия рельефа и дальней видимости силуэта».

В 1939 году С. Григорьев вместе с И. Машковым и Алексеем Повстенко опубликовал большой профессиональный обзор всесоюзного конкурса на проект новой большой гостиницы в Киеве. К мнению коллег прислушались.

Но началась война. Сергей Викторович с семьей остался в Киеве. Опытный маэстро, не имея иного заработка, проектировал и собственноручно расписывал иконостасы для сельских церквей Киевщины, работая в производственно-художественных мастерских. Помогала ему юная Катя Кричевская, ученица Киевской художественной школы им. Т. Шевченко, — рисовала лица ангелочков. Об этом она, художница Екатерина Кричевская-Росандич, внучка В. Г. Кричевского, вспоминает в далекой Калифорнии.

Когда осенью 1943 года немецкие оккупанты, в ожидании уличных боев, выгнали киевлян из домов, покинул город и С. Григорьев. А дальше был Запад, лагери «перемещенных лиц», выезд в США в марте 1950 года. Поселившись в городе Сейнт-Пол, столице штата Миннесота, он работал в нескольких крупных архитектурных фирмах. Также работала чертежницей его жена, Любовь Семеновна.

Сын С. Григорьева, Олег, сменив фамилию на Грегорэт, закончил университет штата Миннесота, тоже стал архитектором и работал в одной из крупнейших в Америке архитектурных фирм. Проектировал преимущественно медицинские учреждения в США и за границей. Наибольшее удовольствие, по его признанию, получил от сооруженной по его проекту украинской православной церкви св. Екатерины в Арден Гиллс — предместье Сейнт-Пол. Это пятикупольное нарядное и просторное здание выдержано в традициях стиля украинского барокко ХVІІ—ХVІІІ ст. Пространственная композиция напоминает церковь Рождества Богородицы на Дальних пещерах Киево-Печерской Успенской лавры.

Выдающийся украинский архитектор Сергей Викторович Григорьев ушел в вечность 10 июня 1975 года и похоронен в Сейнт-Поле. 20 октября 1993 года не стало Любови Семеновны, похороненной там же.