З Новим роком та Різдвом!

Шановні читачі! Творчий колектив нашого блогу щиро вітає вас з новорічними святами. Бажаємо вам міцного здоров'я та наснаги в новому році. Нові статті у блозі читайте з 20-го січня!

«С Новым годом, товарищи!»

Не менее азартная охота начиналась — также заблаговременно! — и на оригинальные поздравительные открытки, которые, вместо стандартных надписей «С Новым годом!» (90% ассортимента) и «З Новим роком!», радовали глаз «креативными месседжами» типа: «Запрошуємо вас на ялинку до нас!», «Крепкого здоровья в Новом году!», «З новорічним святом!». На этом творческие изыски заканчивались, так как иллюстративно любая новогодняя открытка тех лет обыгрывала стандартные сюжеты: Дед Мороз, забавный снеговик, счастливые детишки, потешные лесные зверушки, стрелки на циферблате. А рождественских открыток (или, как нынче, новогодне-рождественских) в советской стране не было.

Загодя «присматривали» и новогодние презенты родственникам или друзьям — таковыми, например, могли стать книга, пластинка либо набор фломастеров. Подарки подороже были, что называется, с подтекстом. Так, в фильме «Ирония судьбы» Ипполит, собираясь предложить Наде руку и сердце, приготовил в качестве новогоднего презента французские духи — тогдашний верх ароматного шика (нижним пределом считался польский парфюм «Быть может», уже через час издававший запах варшавского туалета). Впрочем, выбор дорогого подарка зачастую диктовался не столько вкусом дарящего, сколько возможностью что-либо «достать».

И последнее из предварительных приготовлений — детские пригласительные «на елку». Их бесплатно выдавали в профкоме по месту работы. И если оба родителя приносили по пригласительному, то чадо посещало на зимних каникулах две «елки», а если к делу подключались работающие бабушка или дедушка, то и три. «На елке» ребенок получал подарочный набор «от Деда Мороза» (конфеты, маленькую плитку шоколада, печенье, иногда мандарины).

«Зеленые» проблемы: красавица и змий

Чтобы в доме появилась нарядная елка — главный атрибут праздника, — советскому потребителю приходилось предпринимать массу усилий и даже разрабатывать специальные стратегии «захвата» пушистого дерева. Уже в 20-х числах декабря проницательные отцы семейств начинали рыскать по своим микрорайонам в поисках «елочных базаров» — временных площадок, обнесенных высоким забором. В спальных районах подобные базары устраивали в основном возле универсамов, а в центре города — в каких-то дворах, и их приходилось искать. Тогдашние декабри были студеными, мороз щипал щеки, поэтому поиски «елочного базара» требовали времени и упорства.

Думаете, с обнаружением цели проблема исчерпывалась? Наоборот, только теперь она по-настоящему и начиналась! Потому что купить действительно пушистую и действительно красавицу — это надо было уметь. Во-первых, елки завозили нерегулярно. Во-вторых, в каждой партии наличествовала максимум треть хороших стволов, еще часть относилась к категории «годится». Их раскупали молниеносно. А оставшиеся деревья представляли собой не столько елки, сколько «елки-палки».

Так вот, чтобы приобрести достойную зеленую красавицу, надо было попасть к привозу свежего товара. А когда он будет — неизвестно. Продавцы (как правило, мужчины средних лет и довольно хамского стиля общения) при расспросах давали минимум информации. Поэтому опытный покупатель, увидев поздним вечером, что закрывшийся «елочный базар» полон свежей продукции, с утра пораньше — до работы! — мчался занимать очередь. Продавец запускал внутрь по пять человек. Выбирать следовало в темпе. Слишком придирчивого клиента продавец поторапливал: «Мужчина! Давайте быстрее!! Люди ждут!!!». Члены первых шести-семи «пятерок» гарантированно приобретали отличные елки. Ну а те, кто мерз в конце очереди, применяли другую тактику: покупали две однобоких елки, и в сумме получалась одна хорошая. Любое дерево шло по тарифу: 1 руб. 20 коп. за метр высоты.

Существовал еще один способ совершить удачную покупку: помочь разгружать грузовик с «красавицами». По неписанным правилам, добровольные помощники по окончании разгрузки могли выбрать себе любую елку. Правда, платили за нее на общих основаниях.

Когда в ассортименте оставались только «елки-палки», вокруг покупателей начинали крутиться какие-то барыги, предлагая купить «замечательную сосну» с переплатой. Желающих отводили в сторонку, где и совершалась сделка. Базарные продавцы не только не мешали конкурентам, но сами же и снабжали их товаром — навар потом делили пополам.

Устанавливали и наряжали елку так же, как и сегодня. Вот только среди игрушек, помимо традиционных шариков, сосулек и шишек-мишек-зайчиков, присутствовали идейно правильные персонажи: космонавт, красноармеец, дирижабль с надписью «СССР» и прочие.

В конце 1960-х появились электрические гирлянды (как правило, купленные в Москве) — это было чудо. Спустя несколько лет им на смену пришли гирлянды-мигалки.

Впрочем, главным элементом советской новогодней ночи был праздничный стол. Обеспечить для него продукты в условиях товарного дефицита являлось делом хлопотным. Ведь, например, мясо и в обычное время сложно купить, а уж накануне Нового года — и подавно. Свинина — только на базаре и, естественно, втридорога. Свежая рыба — большой дефицит. И даже мороженый хек, как правило, всегда имевшийся в продаже, накануне Нового года раскупался. Куры — тоже дефицит. А без них ни цыплят табака, ни котлет по-киевски не приготовить… Ну а ветчина, грибочки, шпроты, селедка в металлических банках, охотничьи сосиски и прочие вкусности — все это на грани фантастики. Чтобы покупателю хоть немного повезло (а иногда все-таки везло!), нужно было хорошенько пробежаться по магазинам… И так — каждый день.

С советским «зеленым змием» тоже все непросто. Без проблем покупалась разве что водка: за 3 руб. 62 коп. — поллитровка «Московской», за 4 руб. 12 коп. — «Экстра». А вот с главным новогодним напитком — шампанским — дела обстояли сложнее. Цена на все его виды была единая: 6 руб. 50 коп. При этом о мускатном и мечтать было нечего — оно продавалось в спецраспределителях (закрытых магазинах для номенклатуры). Полусладкое, которое также котировалось высоко, изредка попадало в торговую сеть. Хотя чаще его приобретали «по блату». Остальные виды «Советского шампанского» (другого и не было!) время от времени появлялись на прилавках, но в декабре раскупались с рекордной скоростью.

Ночь с 31-го на 1-е

В далекие 1970-е годы 31 декабря являлось рабочим днем. Причем не только для транспортников или, допустим, работников торговли, а для всех. Правда, в последний день года официально работали только до обеда, а неофициально многие начальники разрешали женщинам-подчиненным не выходить на работу, ведь представительницам слабого пола нужно многое успеть: и укладку сделать (50 коп. плюс рубль парикмахеру, а химическая укладка — 5 руб. 60 коп.), и принарядиться, и к столу приготовить.

В итоге успех (или провал) многонедельных «снабженческих пробежек» по магазинам и рынкам определялся в первую очередь богатством праздничного стола. Почетное место занимал салат «Оливье» — без него с послевоенных времен не обходилось ни одно новогоднее застолье. Престижно было поставить на стол заливную рыбу, холодец, маринованные грибы (купленные либо собственного приготовления), селедку «под шубой», красную рыбу, шпроты. «Обязательную программу» дополняли домашние соленья, картошка отварная, курица (или котлеты по-киевски, в крайнем случае — тушенка). Из напитков: шампанское, водка, полусладкое вино, лимонад «Лимон» (со слоником на этикетке), «Росинка», минералка «Київська». На сладкое подавался фабричный торт (купить его перед Новым годом было очень сложно, поэтому нередко заменялся домашним «Наполеоном»), конфеты «Красная Шапочка» или «Белочка» (простецкий вариант — «Батончик»), яблоки, а если повезло, то и мандарины. Приблизительная стоимость новогоднего стола на пять-шесть человек составляла 100 руб., при том, что среднемесячная зарплата — 150 руб.

При таких растратах праздничное настроение помогал создать телевизор: 31-го с 19 часов «врубали» кинокомедии и мультфильмы (советские или производства соцстран), юмористические программы типа «Вокруг смеха», эстрадные концерты. Подобный репертуар создавал предощущение чего-то необыкновенного, ведь обычно на всех трех каналах тогдашнего ТВ вещали о политике, героях революции и ударниках труда.

Поздним вечером садились за стол — провожали уходящий год. Но это была лишь «разминка» перед главным событием. В 23:50 стартовала программа «С Новым годом, товарищи!» — диктор зачитывал официальное поздравление от ЦК КПСС. А в 1976-м в роли телевизионного Деда Мороза дебютировал лично «дорогой Леонид Ильич». Свою речь, прочитанную по бумажке, генсек завершил тостом: «За великий советский народ! За Коммунистическую партию! За нашу любимую социалистическую Родину!» Правда, Брежнев, имевший проблемы с дикцией, недолго был новогодней телезвездой — вскоре его сменил диктор Игорь Кириллов.

И вот били кремлевские куранты, возвещавшие приход очередного года. Понятно, шампанское, звон бокалов, поздравления, бенгальские огни, серпантин, хлопушки. По телевизору начинался «Новогодний голубой огонек» — главный телехит года. Под него, собственно, и съедалось-выпивалось то, что стояло на столе. «Огонек» длился несколько часов: выступления популярных эстрадных артистов (Лев Лещенко, София Ротару, Муслим Магомаев, Майя Кристалинская, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха, Эдуард Хиль, Людмила Зыкина, Алла Пугачева, Евгений Мартынов, Людмила Сенчина, Валентина Толкунова — некоторые до сих пор «в обойме») перемежались с праздничными тостами передовиков производства, космонавтов (среди завсегдатаев — Георгий Гречко, Виталий Севастьянов) и спортсменов (шахматист Анатолий Карпов, хоккеист Владислав Третьяк). Затем начинались «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», где можно было увидеть (и, конечно, записать на магнитофон!) недоступных рядовому меломану титанов капиталистического шоу-бизнеса: «Смоки», «Аббу», Джо Дассена, «Бони М», «Лед Зеппелин» и других.

Да, важно не забыть положить под елку подарки детям! Ведь утром проснутся и помчат за сюрпризами «от Деда Мороза»…

Единственный выходной

1 января — официальный выходной день, причем единственный (по две недели тогда никто не отдыхал). До обеда люди отсыпались, а во второй половине дня, как правило, отправлялись в гости. Вновь застолье, шампанское, тосты и, конечно, «Оливье». Вечером — сплошные телерадости: популярная «Песня года», юмористический «Кабачок 13 стульев» и какая-нибудь праздничная премьера. В один из таких вечеров — в частности, с 18 до 21 часа 1 января 1976 г. — был впервые показан культовый фильм Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром!».

Упомянутый «Кабачок 13 стульев» появлялся в новогоднем эфире не всегда: председатель Госкомтелерадио СССР Сергей Лапин периодически его закрывал. Программу спасало лишь заступничество ее поклонника — Брежнева. Но 1 января 1980 г. «Кабачок» не вышел в эфир. И в последующие советские годы — тоже. Ведь по сюжету действие происходило в одном из польских кафе (героев, соответственно, звали пани Тереза, пан Владек и т. д.), а после волны забастовок польских шахтеров, организованных профсоюзом «Солидарность», любые упоминания о Польше стали нежелательными…

Ну а 2 января — на работу.

В общественном транспорте с утра доминировал запах перегара. Люди, собравшись на рабочих местах, «заканчивали отмечать» (приносили с собой) и делились друг с другом впечатлениями о встрече Нового года.

Фразы, пришедшие к нам из новогоднего телеэфира:
«Как Новый год встретишь, так его и проведешь!»

«Какая гадость эта ваша заливная рыба!»

«О, тепленькая пошла!»

«Потрите мне спинку, пожалуйста… Что, вам трудно, что ли?»

«Не делайте из меня идиота!»

«Это не дом! Просто проходной двор какой-то…»

«Еще одно слово — и я вас шлепну!»

«Стоял, кажется, тихо, никого не трогал».

Новогодние телепремьеры:
1972 — «12 месяцев»

1973 — «Эта веселая планета»

1974 — «Ну, погоди!» (выпуск 8-й, новогодний)

1976 — «Ирония судьбы, или С легким паром!»

1977— «Новогодние приключения Маши и Вити»

1982 — «Чародеи»

1980 — «Старый Новый год»

1983 — «Падал прошлогодний снег»

Новогодние корпоративы

Дед Мороз и зайцы

Первыми встречали Новый год самые маленькие киевляне. Подготовка к детсадовскому корпоративу стартовала уже с первых дней декабря. Кто-то из воспитателей брался за написание сценария новогоднего утренника. Затем в каждой группе детям раздавали тексты для разучивания дома под неусыпным контролем родителей. После чего начинались репетиции вокальных, поэтических и хореографических номеров, с которыми воспитанникам надлежало предстать перед Дедом Морозом и Снегурочкой. Индивидуальные выступления готовить было проще, а вот с коллективными случались кадровые неувязки: в декабре юные артисты часто простуживались и пропускали занятия.

Параллельно родители получали задание сшить своим чадам новогодние костюмы, поскольку купить их в магазине было просто невозможно. Мальчиков наряжали, как правило, зайчиками, медведями, волками, поросятами, а девочек — белочками, лисичками, но чаще всего — принцессами или снежинками.

Накануне утренника воспитатели устанавливали в актовом зале елку, украшали помещение бумажными гирляндами, «дождиком» из фольги. По периметру зала расставляли стулья для детей, а для мам и пап — скамейки в отдельном «секторе». Правда, далеко не все родители могли прийти полюбоваться талантами своих чад: все же рабочий день, а на работе — «конец года», аврал, поэтому отпроситься у начальства было довольно сложно.

Сам утренник проходил, как правило, 27 или 28 декабря. Дети, наряженные в красивые костюмы, рассаживались по местам и с нетерпением ожидали прибытия Деда Мороза и Снегурочки. Последние обычно немного запаздывали, поскольку в темпе галопа должны были за день поспеть на несколько «елок».

Дуэт Деда Мороза и Снегурочки выглядел по-разному. Как правило, «внученька» с первой минуты устанавливала контакт с детьми, а Дед Мороз, наоборот, выглядел строгим, но справедливым. Он загадывал детям загадки, проверял их на сообразительность, смотрел подготовленные ими номера, и лишь затем, одобрительно крякнув, принимался раздавать подарки из своего бездонного мешка.

Не обходилось, впрочем, без накладок. Иногда «сладкая парочка» прибывала уже «тепленькой». А однажды Дед Мороз оказался настолько «хорош», что едва доковылял до своего стула. Всю программу держала на себе Снегурочка, время от времени приговаривая: «Правда, Дедушка Мороз?». В этот момент «дедушка» оживлялся, словно вспоминая, где и зачем находится, и по слогам произносил: «Прав-в-в-да». Благо, малыши, увлеченные артистичностью «внучки», ничего не заметили. Лишь один мальчик удивился: «А почему Дед Мороз все время молчит?». Снегурочка не растерялась: «Он старенький, очень устал. Мы же на оленях из лесу ехали, это далеко и холодно».

А бывало наоборот: «из строя» выходила Снегурочка. Тогда ее наряд срочно надевали на самую бойкую из детсадовских воспитательниц. В этом импровизированном дуэте, понятно, солировал Дед Мороз, периодически вовлекая в действие смущенную напарницу: «Ты согласна, внученька?».

Однако случались курьезы и другого рода. Однажды Дед Мороз вошел в зал и буквально онемел: все дети — мальчики и девочки — были одеты в одинаковые костюмы зайчиков. Три десятка длинноухих. Оказалось, детскому саду помогало с новогодними костюмами шефское предприятие — один из киевских заводов. Шефы купили, не разобравшись, одинаковые наряды. И прислали их буквально накануне, когда менять костюмчики уже не было времени. А у Деда Мороза конкурсы рассчитаны были на разных зверушек… Пришлось бедняге выкручиваться по ходу утренника.

«Бони М» с цветомузыкой
В школе Новый год встречали в три этапа: вначале утренник для младших классов, потом — для средних и, наконец, вечер для старшеклассников.

Новогодний утренник для младших школяров во многом напоминал аналогичное мероприятие в детском саду. Разница заключалась лишь в том, что Деда Мороза и Снегурочку изображали старшеклассники. А костюмы, в которые облачались малыши, отличались большим разнообразием: к традиционным лесным зверушкам добавлялись Кот в сапогах, мушкетеры, пес Артемон из сказки о Буратино, пираты.

Средние школьники являлись самой проблемной с точки зрения корпоратива аудиторией: детский утренник они уже переросли, а приготовить своими силами интересную «взрослую» программу, как правило, еще не могли. Поэтому сценарий мероприятия сочиняла старшая пионервожатая. Роли Деда Мороза, Снегурочки и других персонажей (вроде Бабы Яги, Кощея Бессмертного и т. д.) исполняли все те же старшеклассники. Если ребят хорошо гримировали, то зрителям подчас стоило усилий угадать, кто же именно занят в той или иной роли.

Вечер для старшеклассников (его устраивали 29 или 30 декабря) готовили сами же ребята под чутким, но ненавязчивым руководством завуча по внеклассной работе. Как правило, было двое ведущих — мальчик и девочка. Официоза (выступления кого-либо из администрации школы) не было. Силами старшеклассников сочинялись и готовились номера, юмористические сценки, песни. В них вплетались шарады, конкурсы, призовые игры. Такие вечера порой получались весьма удачными, потому что школьникам предоставлялся шанс проявить себя творчески. Кроме того, поскольку Новый год — праздник неполитический, выступающие, к удовольствию зала, могли исполнять «неформальные» песни: не комсомольскую «Песню дружбы запевает молодежь» на стихи Льва Ошанина, а что-то из репертуара «Машины времени» или полуопального Булата Окуджавы.

Ну а после завершения концертной программы в актовом зале тушили свет, и начиналась дискотека. Особенно продвинутым считался вариант дискотеки с цветомузыкой: в те времена ее было не достать, и только особо везучим удавалось заказать изготовление этого дива знакомым умельцам-радиолюбителям. Музыка звучала из магнитофонов — например, бобинного «Юпитер 203 стерео» или кассетного «Электроника 203С». На ура шли песни советских ВИА «Самоцветы», «Пламя», «Голубые гитары», «Поющие сердца», зарубежных групп «Бони М», «Смоки», грека Демиса Руссоса, польки Анны Герман, чеха Карела Гота. В доперестроечные времена учителя не плясали вместе с учениками. Их задача была иной: зорко следить за порядком: чтобы старшеклассники не напились, не подрались. Мероприятие заканчивали с таким расчетом, чтобы школьники успели добраться домой к 22:00.

Новогодние каникулы: один день

На предприятиях и в учреждениях приближение Нового года праздновали по-разному. Крупные коллективы (заводы, фабрики, производственные объединения) собирались в собственном Дворце культуры (таковые имелись, например, у завода «Большевик», работников пищевой промышленности) или Доме культуры (заводы «Арсенал», «Точэлектроприбор», «Киевметрострой», авиазавод, завод шампанских вин и др.). Люди приходили празднично одетыми — согласно моде, заведенной генсеком Леонидом Брежневым, на всякий праздник, пусть и непо­­литический, следовало являться со всеми наградами на груди. Сначала шла официальная часть: директор предприятия подводил производственные итоги года, награждал грамотами лучшие подразделения и наиболее отличившихся сотрудников. Затем следовала неофициальная часть — застолье, танцы.

Не бездействовал и профсоюзный комитет: еще до начала корпоратива сотрудникам вручали подарочные наборы для детей, а нередко — и продовольственные пайки к новогоднему столу: дефицитная бутылка шампанского, банка не менее дефицитных шпрот, мандарины.

В учреждениях меньшего размера масштабы отмечания-награждения были, соответственно, скромнее. Собирались в актовом зале, слушали доклад руководства. Потом расходились по отделам, где сами сотрудники организовывали небольшой сабантуй. А затем группами и поодиночке возвращались в актовый зал, где к тому времени уже начинались танцы. Заканчивался праздник около 23:00, чтобы все успели добраться домой общественным транспортом (в те времена киевское метро работало до часу ночи).

В совсем маленьких организациях (например, в редакции ежемесячного литературного журнала, аптеке, химчистке) отмечание проходило в узком кругу и организовывалось силами самого коллектива. Кто-то приносил из дому соленья, кто-то накануне пек пироги, что-то докупалось в ближайшем гастрономе — и новогодняя вечеринка проходила в теплой, почти домашней атмосфере.

На работе корпоративы проводились, как правило, 30 декабря вечером. Собственно, рабочим было и 31-е, но этот день считался «коротким» — работали лишь полдня. Хотя на самом деле никакой работы, если только это не сфера обслуживания, не было: планы IV квартала и года в целом уже выполнены, все «процентовки» (акты выполненных работ) успешно подписаны, а следующий год еще не стартовал. Поэтому сотрудники, как правило, проводили время в разговорах, описывая свой утренний подъем «после вчерашнего» или делясь планами на новогоднюю ночь.

Впрочем, расставание трудового коллектива было недолгим: в 1970-е гг. выходным являлось только 1 января. А уже второго, если сотрудник не накопил отгулы, чтобы съездить к родственникам в село или (реже) в Карпаты покататься на лыжах, следовало выйти на работу.

Дивные киевские святки

Вертеп

Когда-то студенты Киевской духовной академии с помощью двухъярусного кукольного балаганчика разыгрывали представления. В нижнем ярусе проходили события бытовой жизни с сатирическими сюжетами и персонажами (казак, шинкарка, москаль, жид). Верхний ярус отводился для рождественских сюжетов. В Киеве подобный вертеп был на пике популярности до середины XIX века. На смену ему пришел неподвижный вертеп. Как правило, он устраивался в церквях.

Золотились порченые орехи

Поскольку новогодне-рождественские праздники связаны с возвышенным настроением и фантастическими событиями, перенесемся в Киев столетней давности, дабы увидеть, чем занимались наши предки.

— Фонарей тогда было меньше, а снега больше — многие верили, что снег с неба сбрасывают лопатами ангелы, и он очищает души. Красота сказочная — по чистым и тихим улочкам проносятся саночки, из дымоходов поднимается дым. В жилищах пахнет елочками, которые киевляне начали покупать с 1840 годов. Дети из состоятельных (под присмотром гувернанток) и даже из бедных семей готовят елочные украшения — мастерят гирлянды из ваты, кольца и цепи из цветной бумаги, золотят орешки. К слову, сто лет назад некоторые торговцы перед праздниками продавали порченые орехи. Они считали, что есть их все равно никто не станет. А если кому-то в голову приходило раскусить трухлявый плод, то торговцы выкручивались: “Помилуйте, но орех хорошего качества не золотится”.

В лавках продавались наборы елочных украшений и цитрусовые, на послепостный период в город привозили окорока и прочие лакомства. Люди пребывали в предвкушении чуда. С одной стороны, это было время духовной строгости и телесного воздержания, с другой — огромной радости. Светская публика воспринимала Рождество и Святки как своего рода торжественные мероприятия, пребывавшие в окаймлении церковных праздников. В купеческом и дворянском собраниях проводились балы-маскарады, люди катались на коньках и санках. На зимние праздники приходился пик гаданий.

Предвкушение Рождества в Киеве чувствовалось задолго до его начала. Первыми подготовку к празднику начинали поляки. До 1917 года Российская империя жила по старому, юлианскому календарю, в то время как практически весь мир, в том числе и католическая церковь, по новому, григорианскому. Разница составляла 13 дней — католики начинали праздновать на две недели раньше, чем православные, благодаря чему время праздников увеличивалось.

Под подарки готовили чулки

День Святого Апостола Андрея — 30 ноября ст. ст. (13 декабря н. ст.) — храмовый праздник Андреевской церкви. Очень торжественно его отмечали православные. Среди незамужних киевлянок считалось, что Апостол Андрей помогает найти пару. Достаточно девушке спросить на улице у первого встречного мужчины имя — так будут звать ее будущего мужа. В храм Андрея набивалось много девушек и незамужних женщин, сутолока и возня продолжались до конца службы. Народная молва утверждала, что если в Андреев день плотно прижаться к избраннику, то вскоре последует долгожданный брак. И чем плотнее девушка прижмется, тем надежней “привяжет” будущего супруга. Для искоренения суеверия и наведения порядка вопрос решался, как сейчас говорят, “на уровне высших эшелонов власти”. Киевский митрополит обращался за помощью к генерал-губернатору, который присылал в Андреевскую церковь усиленный полицейский наряд. Стражи старались не допускать излишней толчеи.

Праздник Святой Варвары, который раньше почивали в Михайловском Златоверхом соборе, а ныне — в правом нефе Владимирского собора. Мощи выносили из храма на крестный ход, который не всегда имел завершение, поскольку из-за сильных метелей часто прерывался на полпути. Считалось, что именно в этот день начинается первая серьезная вьюга. В память о празднике паломники хранили известные киевские реликвии — колечки Св. Варвары, ставшие популярными более столетия назад. Поначалу их изготовляли в Михайловском монастыре, затем — в мастерских. Люди попроще укладывали украшения на ковчег с мощами великомученицы. Для особо значимых паломников на время службы заранее купленные колечки одевались на палец мощей. Считалось, что это придает украшениям чудесную силу — они защитят владельца от болезней, эпидемий, внезапной смерти, пожара и даже артобстрела. Утверждалось, что Св. Варвара, подобно Апостолу Андрею, укрепляла колечками семейные связи.

Одним из самых высокочтимых святых в Киеве считался Св. Николай — 6 (19) декабря. Его праздник с почтением отмечали и католики, и православные. В католических семьях у каминов и печей развешивали носки, чулки и сапожки, в которые через печную трубу для послушных детей сыпались подарки от Св. Николая. А вот для православных горожан святой с раздачей подарков не отождествлялся. Он — седой, бородатый и строгий епископ. Св. Николай пользовался большой любовью у киевлян — его имя носило много храмов. Поэтому 6 декабря стало храмовым праздником для ряда подольских церквей. Приносившего елку и подарки старика православные называли дедушкой Николаем, Санта Клаусом, Морозком, Морозом и, наконец, Дедом Морозом. К началу XX века этот образ окончательно сформировался. В православном Киеве Дед Мороз и Св. Николай существовали параллельно. Первый заведовал елками и подарками, второй охранял духовный покой горожан.

На крещение палили изпушек

Наконец приходит католическое Рождество. Несмотря на 13 дней разницы в календаре особого различия в праздновании католического и православного Рождества не было. Те же двенадцать традиционных постных блюд, те же колядки. На выставке представлены воспоминания об этом празднике знаменитых киевлян: Александра Вертинского, Михаила Булгакова, Сержа Лифаря.

На Крещение — 6 (19) января — в Киев на Контрактовую ярмарку по установленному санному пути приезжали торговцы и покупатели. В XIX веке Контракты начинались с великолепных торжеств, рождественского водосвятия и так называемой магдебургской церемонии городского войска, шествовавшей от древнего Успенского собора на Подоле с магистратским знаменем, цеховыми знаменами, роскошно обмундированной и богато вооруженной конницей и артиллерией на Днепр.

Самая видная роль отводилась Киевскому митрополиту, освящавшему воду. На служение владыка выезжал на парадной карете о шести лошадях с двумя всадниками в треугольных шляпах и в синих ливреях. По бокам кареты скакали четыре всадника с золотой хоругвой городского войска. При прибытии митрополита на Подол происходил парад, а после литургии в Братстве начинался крестный ход на Днепр. У проруби были сооружены мостки, разукрашенные гирляндами из сосновых веток с лентами. При начале пения “Во Иордани” пускали ракеты и палили из пушек.

Многие вспоминали о славном прошлом древней столицы Руси-Украины, задумывались о великом будущем богоспасаемого града Киева. По окончанию церемонии по всему городу начиналась пальба из ружей и пистолетов, войско возвращалось к магистрату и расходилось по цехам на вечерю. А в ратуше начинался праздничный банкет для знати и почетных гостей города, который одновременно считался торжественным открытием Контрактов. Вплоть до XIX века ни один горожанин с утра на Крещение не брал в рот ни крошки, пока не выпивал глоток святой киевской воды с Иордани.

Послереволюционные святки

В 1918 году был установлен новый календарь, и со Святками начали происходить непонятные вещи. Киевляне упорно праздновали зиму по старинке. А Новый год по новому стилю отмечался разве что в учреждениях. Елки появлялись в домах на настоящее Рождество, когда по новому календарю было уже 7 января. Лесные красавицы стояли до 13 января, даты, получившей нелепое название старый Новый год. Люди безо всякой политики соблюдали дедовские традиции. Однако внешне это выглядело как протест против порядков советской власти. Так повторялось из года, в год, пока в 1928 году елку вообще не запретили как буржуазное явление почти на десятилетие.

За страх и за совесть

«Жизнь», «Надежда», «Якорь»

С тех пор как в Российской империи — в Петербурге — начало действовать Первое Российское страховое общество (1827 г.), по следам пионеров устремились другие предприниматели. К концу XIX в. участниками этого рынка стало великое множество компаний — как правило, на акционерной основе. И им приходилось проявлять немалую изобретательность, чтобы придумать оригинальное название. Одни шли по тривиальному пути (скажем, вслед за Первым Российским обществом появилось и Второе), другие добивались максимально оптимистичного звучания — «Жизнь», «Надежда», «Якорь» и т. п. Большой популярностью пользовалось столичное страховое общество «Саламандра», основанное в 1846-м. Ведь, по распространенному поверью, саламандра может жить даже среди огня.

Конкуренция шла на пользу клиентам, поскольку ограничивала процентные ставки. Но все равно этот бизнес зачастую приносил изрядную прибыль. Так, доходность акций Первого Российского страхового общества была на уровне 17% годовых. Почти столько же приносили вложения в бумаги металлургических и нефтяных компаний, лидеров фондового рынка. Наиболее крупные страховые компании создавали представительства во всех больших городах, в том числе в Киеве. Впрочем, здесь были и свои игроки на этом поле. Скажем, местное Общество взаимного страхования от огня имуществ выдало единовременно полисов более чем на 40 млн рублей! Гарантом его надежности был сам город, а председателем правления — городской голова. Всего же сто лет назад на берегах Днепра действовало свыше 20 различных предприятий, предоставлявших разные формы услуг по страхованию.

Фуферы, стоп!
Хотя ассортимент страховых операций был довольно обширен, но, пожалуй, самым распространенным было страхование имущества от огня. Оно позволяло честным людям избежать разорения, а вот люди бесчестные стремились на нем нажиться. Казалось бы, чего проще: застрахуй бросовый домик на крупную сумму, через небольшое время «помоги» ему сгореть — и положи в карман изрядный куш!

В перечне «уголовных специальностей» из подробной инструкции чинам киевской сыскной полиции 1905 г. (недавно опубликованной правоведом Еленой Самойленко) были даже особым пунктом обозначены «фуферы» — поджигатели: «Многие из них не судившиеся. Они специально занимаются поджогами застрахованных домов по найму домовладельцев. Для того чтобы можно было ориентироваться во время поджогов и не быть никем замеченными, они или поселяются в доме в качестве квартирантов, или приходят осматривать строение под видом покупки или ремонта, или же начинают какой-нибудь ремонт дома, преимущественно столярный или малярный, приготовляют в мешочках легко воспламеняющиеся вещества, вкладывают в мешочки длинные фитиля, пропитанные горючим веществом, обливают деревянные части здания бензином и поджигают фитиля, а сами быстро скрываются».

Деятельность «фуферов» в разных городах привела к тому, что страховые общества вынуждены были принять защитные меры. Прежде чем заключить договор с владельцем недвижимости, их агенты тщательно осматривали страхуемое имущество и определяли его реальную стоимость, выше которой сумма компенсации не могла подниматься. В уставе упомянутого выше Общества взаимного страхования от огня имущества в г. Киеве было специально прописано, что «страхование одного и того же имущества в двойной или вообще большей против оценки Общества сумме как в самом Обществе, так и в частных компаниях, воспрещается. Виновный в нарушении этого правила лишается права на получение вознаграждения за пожарные убытки от Общества взаимного страхования. Если бы преувеличенное страхование обнаружилось после выдачи вознаграждения, то таковое с виновного страхователя взыскивается судебным порядком». Страховое общество оставляло за собой право «во всякое время производить осмотр застрахованного в Обществе имущества», а страхователям-домовладельцам вменялось в обязанность информировать компанию не только о любых ремонтах и переделках, но даже и о переносе из застрахованных домов в другие помещения ценного движимого имущества.

Вместе с тем, участники страхового бизнеса старались всемерно поддержать пожарное дело, тем самым добиваясь минимизации потерь от огня. Здесь уместно вспомнить о том, что в марте 1897 г. был официально утвержден устав Киевского Вольного пожарного общества, учрежденного «с целью тушения пожаров и вообще противодействия пожарным бедствиям в пределах города Киева и в его окрестностях». В мае того же года оно начало действовать.
В его ряды вступили сотни киевлян старше 17 лет (среди них были студенты, путейцы, отставные военные и т. п.). Они проходили специальные тренировки на своей базе с каланчой, обзавелись нарядной формой пожарных. В случае возгораний дежурные члены общества под руководством нанятых профессионалов в собственном пожарном обозе мчались тушить пожар. Такое увлечение, требующее немалой отваги и ловкости, было своего рода эффектным экстримом и в то же время приносило значительную пользу людям и городу. Страховые компании тесно сотрудничали с Вольным пожарным обществом. Так, его вице-председатель Фаддей Потапович был в то же время главой Киевской комиссии инспекторов акционерных страховых обществ и одним из руководителей местного отделения Санкт-Петербургского общества страхований. А заведующий трубочистно-печным отделом объединения аматоров-пожарных Петр Гильченко служил в конторе отделения Первого Российского страхового общества.

Занятной приметой старых киевских улиц были специальные металлические таблички с названиями страховых фирм на стенах застрахованных зданий. Предполагалось, что даже в случае полного сгорания дома они сохранятся и засвидетельствуют его статус. Но такие таблички представляют предмет вожделения для любителей антиквариата, посему они теперь исчезли даже там, где еще недавно сохранялись…

Без страховки нет кредита
Важным фактором, благодаря которому в конце XIX — начале ХХ в. росли обороты страховых обществ, было доходное домостроительство. Вложив десятки и сотни тысяч рублей в солидное коммерческое здание и зарабатывая на сдаче в аренду помещений, владелец не жалел отчислений на страхование (меньше пол­процента страховой суммы в год). Так же поступали и собственники крупных предприятий. И они были правы, потому что огонь бушевал в крупных городах не так уж редко. Так, в начале прошлого столетия случился один из самых крупных киевских пожаров — на мельнице АО «Лазарь Бродский» у берега Днепра. Дело было в июле 1906 г. Пламя вспыхнуло в одной из деревянных кладовых, оттуда перекинулось на зерновые склады и громадный элеватор. Убыток составил громадную на то время сумму — 360 тыс. рублей. Но акционеры фирмы «Лазарь Бродский» не тужили. Урон был возмещен, поскольку мельница застраховала свое имущество в шести различных обществах! И уже через год на месте пожарища начал расти еще более громадный кирпичный элеватор, сохранившийся на Почтовой площади до нынешнего дня.

Страхование имущества являлось обязательным для ипотечных заемщиков. К примеру, в уставе Киевского городского кредитного общества (предоставившего долгосрочные ссуды тысячам владельцев недвижимости) было прямо написано: «Всякое представляемое в залог Общества строение должно быть застраховано от огня в полной сумме оценки. В случае повреждения заложенного имущества пожаром, Правление Общества представляет полис в страховую компанию, которая за убытки, происшедшие от пожара, уплачивает Обществу, а не владельцу, сей же последний удовлетворяется Обществом по расчету».

К слову, сами страховые общества нередко выступали в качестве застройщиков. Аккумулированные в их кассах страховые взносы благодаря этому работали более эффективно и приносили акционерам дополнительные дивиденды. Причем такие инвестиции можно было произвести и в кризисную пору. Как раз когда в начале 1900-х в Киеве после бурной «строительной лихорадки» начался ощутимый спад, ведущие страховые фирмы воспользовались конъюнктурой и по дешевке приобрели обширные земельные участки в самом центре города. К примеру, Первое Российское страховое общество стало владельцем усадьбы на углу Крещатика и Прорезной, где в 1902 г. развернулось строительство крупного доходного комплекса по проекту Владислава Городецкого. Здания комплекса, к сожалению, погибли от взрывов в 1941 г. — так же, как и большой дом страхового общества «Жизнь» на Николаевской, 3 (на его месте потом построили Оперную студию консерватории). Едва ли не самое грандиозное приобретение на центральной улице Киева сделало страховое общество «Россия». Оно купило участки между Крещатиком и улицей Меринговской (Заньковецкой), некоторое время пользовалось имевшимися там зданиями, а потом, в 1913-м, приступило к возведению Пассажа (архитектор Павел Андреев) с арками на обе улицы. На этот проект была ассигнована астрономическая по тем временам сумма — 3 млн рублей. Правда, Первая мировая война и революция помешали довести его до конца. Но и те корпуса киевского Пассажа, которые удалось построить, засвидетельствовали перед потомками финансовую мощь одного из лидеров страхового бизнеса царских времен.

Со школьной скамьи
Солидные коммерсанты придумывали все новые и новые формы страховых операций. Порой за ними поспевали и детишки с коммерческой жилкой. Известный писатель Корней Чуковский в повести «Серебряный герб» описал гимназию в Одессе, где он учился в 1890-е гг. Среди его соучеников был изобретательный паренек Аристид Окуджалла. Чуковский рассказывал: «Уже два года он занимается в классе очень прибыльной и остроумной коммерцией: страхует нас от единиц и двоек. Перед каждым особенно страшным уроком — перед письменной алгеброй или устной латынью — вы идете к Окуджалле и вносите в его кассу пятак. Если вы получите удовлетворительный балл, ваш пятак остается в кассе; если же кол или двойку, Окуджалла сразу облегчит ваше горе, ибо его касса тотчас же выдаст вам пять или шесть пятаков. Если вас не вызывали, ваш пятак пропадает. В свою пользу Окуджалла удерживает очень скромный процент. Вообще он ведет свое предприятие честно, не зарится на большие доходы, и «фирма» его процветает».

Киев: наука и культура

В 1800 году вышел в свет его учебник, получивший широкое профессиональное признание, «История российская для употребления юношеству». В том же году им была подготовлена к печати «История города Киева». Более ста семидесяти лет книгу считали утерянной. Максим Берлинский первым в научном мире проявил интерес к древнему Киеву, в частности к его детинцу. Подготовленный ученым материал оказал большое влияние на дальнейшее развитие киевоведения. Древние киевские сооружения, оставшиеся еще со времен средневековья, сначала уничтожил пожар Подола 1811 года, а затем, спустя 23 года, реконструкция Верхнего города.

В 1820 году вышло подготовленное ученым «Краткое описание Киева».

С 1815 по 1825 год Максим Берлинский в качестве члена и корреспондента состоял в кружке, созданном Н. Румянцевым, который объединил под своей крышей таких ученых-историков, как А. Востоков, Е. Болховитинов, К. Калайдович, П. Кеппен, П. Строев. Максим Берлинский отсылал сюда копии документов из Киево-Печерской лавры, Софийского собора, Михайловского Златоверхого, Межигорского монастырей. Он передал в кружок древнейшие планы Киева, изображения греческих букв на стенах Десятинной церкви, рукопись «Печерского Патерика» из Ближних пещер Лавры и другие ценные историографические материалы.

Результаты своих исследований публиковал в изданиях «Улей», «Украинский журнал», «Молодик».

В 1834 году Максим Берлинский занимал должность главы первого правления Университета св. Владимира, фактически исполняя обязанности ректора до прибытия в Киев первого ректора университета – М. Максимовича. В том же году некоторое время он работал инспектором Киевской гимназии.

Последние годы жизни Максим Берлинский провел самостоятельно на Липках в Киеве. Его дом (на месте дома №27 по улице Лютеранской) простоял до 1930-х годов, позже был разрушен.

Похоронен на Байковом кладбище в Киеве.

Николай Иванович Петров родился в 1840 году в селе Вознесенское, теперь Костромской области Российской Федерации. В 1865 году закончил Киевскую духовную академию, в том же году получил степень магистра богословия.

В 1870 году он становится доцентом Киевской духовной академии по кафедре теории словесности, обзору иностранных литератур и истории российской литературы. В 1872 году Николай Петров избран секретарем Церковно-археологического общества, которое было основано при Киевской духовной академии.

Почти шестьдесят лет профессиональной деятельности ученый отдал на изучение украинской литературы. Наибольшую известность он получил благодаря фундаментальным исследованиям по истории древней и новой украинской литературы. В 1882 году из под пера исследователя вышла первая в своем роде работа «Старинный южнорусский театр и в частности вертеп». В 1880 году появляются его «Очерки из истории украинской литературы XVIII ст.», а в 1884 году – «Очерки истории украинской литературы XIX ст.».

С 1878 по 1919 год Николай Петров возглавлял Церковно-археологический музей, созданный Церковно-археологическим обществом. Это был первый подобный музей по полноте коллекций и научному значению в Украине и России. Его собрание включало около сорока тысяч памятников культуры из Украины и разных стран.

В 1870-х годах выходят книги Николая Петрова, посвященные изучению народного быта и фольклора. В 1871 году была издана его работа «О народных праздниках в Юго-Западной России», а в 1877 году появились «Южнорусские легенды (по поводу книги «Малорусские предания и рассказы» М. Драгоманова)».

В конце 1880-х – начале 1890-х годов вышли его историко-краеведческие работы: «Волынь. Исторические судьбы Юго-Западного края» (1888 год), «Белоруссия и Литва» (1889 год), «Подолие. Историческое описание» (1891 год), «Бессарабия. Историческое описание» (1892 год).

Определенное внимание Николай Петров уделял изучению истории Киева. В 1896 году появилась его монография «Киев, его святыни и памятники», через год вышли «Историко-топографические очерки древнего Киева».

В 1904, 1906, 1907, 1908 годах в пяти томах под авторством ученого выходят «Акты и документы, относящиеся к истории Киевской академии».

Николай Петров был членом Киевского общества древностей и искусств, Киевского общества охраны памятников старины и искусства, Украинского научного общества в Киеве и Научного общества имени Т. Шевченко во Львове.

Похоронен в Киеве возле Фроловского женского монастыря.

 

Николай Васильевич Шарлемань родился в 1887 году в Кременчуге. У него не было законченного среднего и высшего образования. Вольным слушателем Николай Шарлемань прошел курс агрономического отдела Киевского политехнического института по специальности «прикладная зоология».

В 1908 году молодой зоолог был избран ученым секретарем Киевского орнитологического общества имени К. Кесслера. Через год вышла его первая работа «Список птиц окрестностей Киева».

Николай Шарлемань давал консультации при организации нового зоологического сада на Брест-Литовском шоссе (ныне проспект Победы). В 1912 году ученый выступил одним из основателей Днепровской биологической станции на Черторые.  В 1914 году вместе со своими коллегами он организовывает курсы по подготовке руководителей экскурсий по природе в околицах Киева. В 1920-х Николай Шарлемань работал директором заповедника на Днепре – научно-исследовательской рыбохозяйственной станции «Конча-Заспа». Он также выступил одним из инициаторов создания заповедника «Аскания Нова» (бывший участок немецких поселенцев Фальц-Фейнов).

Николай Шарлемань стоял у истоков Украинской Академии Наук. В 1919 году становится зоологом и ученым-консерватором зоологического кабинета УАН, через год его избирают главой зоологической секции. Еще через два года он член, а позже – ученый секретарь комиссии краеведения ВУАН.

В 1936 году Николаю Шарлеманю присвоили ученую степень кандидата биологических наук. В 1937 году он защитил докторскую диссертацию, а в 1938 году становится профессором прикладной зоологии.

Круг интересов и научных разработок ученого был разносторонним, из-под его пера вышло более двухсот научных работ. Николай Шарлемань – автор брошюр по природе Украины («Птицы УССР», 1938 год; «Звери Украины», 1920 год; «Материалы по фауне зверей и птиц Черниговской области», 1936 год), учебников и других научных и научно-популярных материалов.

Во время оккупации Киева немцами Николай Шарлемань остался в городе. В 1943 году вместе с другими сотрудниками Института зоологии он выехал в Познань. В 1946 году ученый был репатриирован, однако устроиться на работу в Институт так и не смог. Он работал профессором в Лесохозяйственном институте с почасовой оплатой, позже – консультантом Киевской станции защиты растений и инспектором Главного управления по делам охоты.

Много внимания Николай Шарлемань уделял изучению животного и растительного мира Киевской Руси. Фрески и граффити Софийского собора он сопоставлял с текстом «Слова о полку Игоревом», а также с записками Г.-Л. де Боплана и А. Ван Вестерфельда.

В последние годы жизни ученый занимался активной природоохранной деятельностью: заботился о сохранении реки Почайны в связи с застройкой Оболони, природы Труханова острова, выступал за возрождение рыболовецкого заповедника «Конча-Заспа».

Похоронен на Зверинецком кладбище в Киеве.

 

Федор Людвигович Эрнст родился в 1891 году. Закончил Глуховскую мужскую гимназию. В 1909 году поступил на философский факультет Берлинского университета, с 1910 года учился на историко-филологическом факультете Университета св. Владимира в Киеве. В 1912-1914 годах Федор Эрнст на основе материалов Киевского художественно-промышленного и научного музея подготовил конкурсную работу «Киевская архитектура XVII-XVIII веков». В 1913-1914 годах он публикует свои первые научные разыскания и рецензии.

Во время Первой мировой войны Федора Эрнста арестовывают и ссылают в Оренбургскую губернию, после Февральской революции он возвращается в Киев, где заканчивает университет и остается в нем профессорским стипендиатом. Свою преподавательскую деятельность начал в 1918 году с серий лекций «Мистецтво й старожитностi Києва».

Федор Эрнст занимался сбережением музейных собраний и частных коллекций во время смен политической власти и военных действий в Киеве. В феврале-марте 1918 года он проводит описание памятников архитектуры и истории города, поврежденных от боевых действий в январе 1918 года.

В 1920-1921 годах, как инструктор музейно-выставочной секции Губнаробразования, Федор Эрнст составил сотни детальных описаний собраний киевлян, на которые выдавались охранные грамоты.

В 1923 году киевский искусствовед был избран заведующим художественным отделом Первого Государственного музея (ныне Национальный художественный музей Украины). За десять лет при руководстве Федора Эрнста коллекция отдела увеличилась более чем в десять раз. Музейное собрание пополнили виды Киева художника Гроте, оригинальные рисунки с киевскими сюжетами М. Сажина, художественные работы Т. Шевченко.

В 1926 году Федор Эрнст начал работу инспектором Киевской краевой инспектуры охраны памятников культуры, которая следила за историко-культурным наследием Киевщины, Волыни, Подолья и Черниговщины. По инициативе инспектуры был создан Государственный Киево-Кирилловский заповедник, проведены археологические исследования Золотых ворот, начаты обследование и реставрация фресок и мозаик Софии Киевской.

Федор Эрнст оберегал художественные собрания музеев Белой Церкви, Путивля, Глухова, Винницы, заботился о судьбе замка князей Острожских в Староконстантинове, Каменец-Подольской крепости, Спасо-Преображенского монастыря в Новгород-Северском.

Как член комиссии истории Киева и Правобережной Украины Исторической секции ВУАН Федор Эрнст активно участвовал в обосновании концепции Музея города Киева.

В 1933 году Федор Эрнст был арестован и осужден на три года лишения свободы. Наказание отбывал на строительстве Беломор-Балтийского канала, где создал музей его истории в Повенце. В 1937 году поселился в Алма-Ате. Здесь он возглавил работу по созданию Казахской национальной художественной галереи. С 1938 по 1941 год Федор Эрнст занимал должность заместителя директора по научной работе Башкирского художественного музея в Уфе. В июле 1941 года арестован во второй раз, по приговору особого совещания при НКВД СССР расстрелян.

Место захоронения неизвестно.

 

Юрий Алексеевич Меженко родился в 1892 году в Харькове. В 1894 году переехал с родителями в Чернигов, где в 1912 году закончил гимназию. С 1912 по 1917 год он учился на историко-филологическом факультете Московского университета, по окончании университета вернулся в Украину.

В 1918 году Юрий Меженко работал в библиотечно-архивном отделе при Министерстве народного образования, через год он становится главой секции охраны библиотек при внешкольном отделе НКО, с 1919 по 1922 год занимает должность директора Главной книжной палаты в Киеве.

Юрий Меженко был в числе организаторов спасения частных библиотек и книгособраний, упраздненных учреждений во время революции и гражданской войны, которые легли в основу Всенародной библиотеки Украины (ныне – Национальная библиотека Украины имени В. Вернадского НАНУ).

В 1922 году создается Украинский НИИ книговедения (УНИК). Юрий Меженко был его первым директором. Библиограф редактировал издания УНИКа: журнал «Библиологические известия», «Труды», Научно-популярную библиотеку книговедения. В 1931 году Юрий Меженко был вынужден написать заявление об увольнении с должности директора УНИКа.

В 1934 году он переезжает в Ленинград. Здесь с 1934 по 1945 год библиограф работает в консультационно-библиографическом отделе Государственной публичной библиотеки имени М. Салтыкова-Щедрина. В 1945 году Юрий Меженко вернулся в Киев, где возглавил Библиотеку Академии наук УССР. В 1947-ом снова переезжает в Ленинград, в 1952 году выходит на пенсию. Через восемь лет он окончательно возвращается в Киев, где работает заведующим редакцией библиографии Главной редакции Украинской советской энциклопедии.

Юрий Меженко был известным коллекционером. Всю свою жизнь он собирал материалы, связанные с жизнью и творчеством Т. Шевченко, свою «Шевченкиану». Уникальное собрание превышало 15 тысяч единиц хранения. В коллекцию вошли многочисленные издания произведений Кобзаря, работы про него и его творчество, книги, которые читал поэт, другие памятные вещи.

Коллекционер собрал также большое количество афиш, плакатов, приглашений, сообщений о выставках, спектаклях и торжественных соборах, которые были посвящены памяти поэта.

Похоронен на Байковом кладбище в Киеве.

 

Сергей Александрович Высоцкий родился в 1923 году в Полтаве. В результате серьезной травмы, полученной в детстве, до 1948 года он пребывал на постельном режиме. В 1951 году Сергей Высоцкий поступил на историко-философский факультет Киевского университета имени Т. Шевченко.

В 1956 году он был зачислен старшим научным сотрудником в Государственный историко-архитектурный заповедник «Софийский музей». С 1961 по 1963 год Сергей Высоцкий – ученый секретарь, а с 1964 по 1967 год – заведующий сектором комплектования фондов и экспозиций музея. Работая в «Софийском музее», ученый написал свою первую монографию «Древнерусские надписи Софии Киевской XI-XIV вв.». В работе были опубликованы важные граффити, связанные с летописными сообщениями, а также с материалами, которые репрезентовали киевскую письменную школу и свидетельствовали о киевском говоре XI-XII веков.

В 1967 году начинается работа Сергея Высоцкого в Институте археологии АН УССР на должности старшего научного сотрудника отдела славяно-русской археологии. Здесь ученый создал «Корпус эпиграфических памятников Киева», в который вошли граффити из Софийского собора, церкви Михаила Выдубицкого монастыря, руин Успенского собора Киево-Печерского монастыря, Золотых ворот, Кирилловской церкви.

В 1967 году Сергей Высоцкий защищает кандидатскую диссертацию на тему «Древнерусские надписи Софии Киевской XI-XIV вв.», а в 1978 году – докторскую на тему «Средневековые надписи Софии Киевской (по материалам граффити XI-XVII вв.)».

К научным интересам археолога, кроме древнекиевской эпиграфики, относилось изучение фресковой живописи Софийского собора, в частности светской. В своей работе «Светские фрески Софийского собора в Киеве» он атрибутировал загадочные композиции в башнях собора и связал их с изображением княгини Ольги на приеме у Константина Багрянородного в Царьграде.

Свои исследования Сергей Высоцкий связывал с изучением архитектуры Золотых ворот и Софийского собора. В 1970-1973 годах, во время работы в Киевской постоянно действующей экспедиции Института археологии, он провел детальное архитектурно-археологическое исследование Золотых ворот, материалы которого позже были использованы при их реконструкции.

С 1982 по 1985 год Сергей Высоцкий возглавлял Сектор археологии Киева Института археологии АН УССР. В 1985 году он становится ведущим научным сотрудником-консультантом Института.

Пребывая с 1992 года на пенсии, ученый не прекращал заниматься исследовательской работой, в это время он изучал культуру Киевской Руси. Будучи уже тяжело больным, Сергей Высоцкий правил верстку уникальной монографии «Київська писемна школа X-XII ст. (до iсторiї української писемностi)», которая вышла в печать в день его смерти.

Похоронен на Байковом кладбище в Киеве.

Основной источник – Видатнi дiячi науки i культури Києва в iсторико-краєзнавчому русi України. Бiографiчний довiдник, 2005 год

Пригласительные билеты

Именной пригласительный проездной билет на открытие Киевского метрополитена. 6 ноября 1960 года. 

 

Пригласительный проездной билет на предъявителя, 7 ноября 1960 года, был использован на станции “Арсенальная”. Судя по неформальной манере текста и оформлению, эта разновидность приглашений предназначалась только школьникам-пионерам. К приглашению прилагался талон, который надрывался контролером при входе. Также интересно то, что на нем изображен вестибюль станции “Вокзальная” так, как он был изначально спроектирован.

 

Талон к пригласительному проездному билету на предъявителя, 7 ноября 1960 года, был использован на станции “Арсенальная”. Талон надрывался контролером при входе. 

 

Пригласительный проездной билет на предъявителя, 8 ноября 1960 года. Погашен почтовым штампом спецгашения. Неизвестно, прилагался ли к этому приглашению талон, однако в представленном экземпляре в нижней части отсутствует небольшая полоска с надписью “Київський метрополітен”. Допускаем, что ее отрезали в качестве контрольного корешка.

 

Пригласительный билет на митинг на станции “Днепр” по случаю открытия моста метро и участка до станции “Дарница”.

История одной фотографии: Строительство универмага “Украина”

1. Троллейбус едет в сторону бульвара им. Тараса Шевченко.

2. Районная поликлиника, угол ул. Саксаганского и бул. Шевченко. Этого здания уже не существует.
3. Ул. Саксаганского 147/5. Здесь, в угловой части здания, находился комиссионный магазин. Теперь здесь Сбербанк России.
4. Ул. Старовокзальная 7а и 9а. Здесь находились зоомагазин и магазин канцтоваров.
5. Ул. Старовокзальная, 13а. Здесь находился гастрономом. Перед ним виднеется небольшой трехэтажный дом. Он также снесен.
6. Видна труба знаменитых Галицких бань, ул. Жилянская, 146.
7. Нечто, напоминающее ларек или будку.
8. Котлован полон воды, чуть выше можно рассмотреть насос для ее откачки. До строительства в этом месте Лыбедь частично выходила на поверхность. С бетонных коробов, в которые была заключена река, мальчишки с Евбаза пытались даже удить рыбу. Обилие воды очень мешало строительству – часть забитых свай уходило целиком под землю.
9. Трамвайная линия, здесь ходили трамваи под номерами 2, 9 и 13. 
10. Здесь находился небольшой завод металлических изделий, киевляне его называли “заводом Гутмана”. Контора заводика находилась рядом – на ул. Дмитриевской, 16.

История одной фотографии: Площадь Победы, конец 1950-х годов

1. Здание Вокзала, еще не застроено и хорошо заметно издалека. Слева за корпусом Вокзала выглядывает здание ж/д мастерских.

2. Труба-градирня ТЭЦ.

3. Ул. Старовокзальная 7а и 9а. Здесь находились зоомагазин и магазин канцтоваров.
4. Ул. Старовокзальная, 13а. Здесь находился гастрономом. Выше видна труба Галицких бань, ул. Жилянская, 146.
5. Троллейбусы и троллейбусная остановка.
6. Небольшой трехэтажный дом, стоявший перед зданием Старовокзальная, 13а. Снесен.
7. Небольшой завод металлических изделий, киевляне его называли “заводом Гутмана”. Контора заводика находилась прямо через дорогу – на ул. Дмитриевской, 16.
8. Странное высокое сооружение со скатной крышей. Предположительно, по слухам, на пл. Победы планировали выкопать некий подземный ангар или гараж.
9. Предположительно, остатки Евбазовских мастерских. Там были парикмахерская, пункт приема вторсырья и подсобные помещения.
10. Забор, загораживающий котлован под фундамент здания Цирка.
11. Котлован под фундамент здания Цирка, открытие коего произошло 5 ноября 1960 года.
12. Примерно в этом месте находился памятный знак из розового гранита. На нем были высечены слова, что здесь будет сооружен памятник воссоединению России с Украиной. Светлое пятно, предположительно, сам памятный знак. Похоже на бочку с квасом или пивом. Хотя старожилы отрицают, что в данном месте когда-либо стояли бочки с напитками.
13. Ул. Дмитриевская, 10. Местные жители называли его домом Карла Бульона. Он, как и здание на Воровского,51, был доходным домом этого известного колбасника. Снесен.
14. Ул. Дмитриевская, 12. Снесен.
15. Ул. Дмитриевская, 14. Снесен.
16. Ул. Дмитриевская, 16. Дом по форме напоминал букву “Т”, под прямым углом одной из сторон примыкал к зданию Воровского, 51. Снесен. Сейчас на месте домов 10, 12, 14, 16 возвышается длинное здание Дмитриевская, 2. Здесь торгуют тканями и компьютерными аксессуарами, открылся супермаркет «Сильпо».

Ірен Немировськи: французька письменниця родом з України

У 2005 році світові літературні кола були неабияк здивовані вибором лауреата однієї з найпрестижніших літературних премій Франції – імені Теофраста Ренодо. Уперше, майже за 80 років існування, нагорода була присуджена посмертно.

“Французька сюїта” Ірен Немировськи, видана через 62 роки після трагічної загибелі авторки, декого з читачів шокувала і викликала відторгнення, інших – змусила заговорити про “забутого генія” французької літератури.

Ірен Немировськи (Irène Némirovsky) народилася 120 років тому, 24 (11 за Юліанським, “старим” календарем) лютого 1903 року у єврейській родині в Києві.

Батько, Леонід (Арьє) Немировський, був багатим банковим службовцем, він народився у Єлисаветграді, а його родина походила з Немирова на Поділлі, де з часів Речі Посполитоїіснувала велика єврейська громада.

Матір, яка наполягала, аби її називали на французький манер Фанні, ненавиділа доньку, оскільки та була живим свідченням її віку, і намагалася тримати її подалі від себе. Взаємини з матір’ю стали ключовими сюжетами деяких творів майбутньої письменниці.

Окрім того, Фанні вимагала, аби донька говорила з нею французькою мовою, в чому їй допомагала гувернантка з Франції. Зрештою, через роки, це допомогло Ірен легко влитися не просто в життя тогочасного Парижу, а у його літературний світ.

З початком єврейських погромів та революційних подій, в 1914-му батьки разом з Ірен, переїхали в Петербург, а в 1917 році – в Москву, подалі від столичних політичних потрясінь. Проте після приходу до влади більшовиків були змушеті тікати на Захід, у грудні 1918-го – у Фінляндію, потім у Швецію, далі – Францію, де опинилися влітку 1919 року.

У Парижі батькові Ірен вдається повернути свої статки (він очолив місцеву філію свого банку) і сім’я знову починає вести життя “багатих буржуа”. Молода Ірен обожнює танці та світське життя, зі званими обідами та балами, шампанським, курортами. Вона проводить час, “спалюючи життя” в найкращих традиціях Парижу 20-х років.

Ірен Немировськи у 1928-му. Їй – 25 років

Та їй вдається знаходити час і для літературної діяльності. Ірен починає з невеликих оповідань та казок, які друкують в журналах, та кількох більших творів.

А вже в 1929-му році редактор Бернар Ґрассе отримує поштою рукопис “Давида Гольдера”. Прочитавши, загорівся бажанням надрукувати твір. Проте Ірен, побоявшись провалу, не повідомила ні імені, ані зворотної адреси. Довелося дати оголошення про пошук автора в газети.

Відгукнулася вишукана молода пані (Ірен тоді мала 26 років), редактор довго не міг повірити, що саме вона автор такого “дорослого”, жорсткого та змістовного твору. Був упевнений, що Ірен – підставна особа, а справжній автор, якийсь вже відомий і шанований письменник, вирішив залишитися в тіні. Проте після розмов сумніви зникли.

“Давид Гольдер” здобув популярності, а з ним Ірен Немировськи. Вже 1931 року твір був екранізований майбутнім класиком французького кінематографу Жульєном Дювів’є (Julien Duvivier) – iсторія пристарілого і хворого багатія, якого ненавидить дружина, відкрито живучи з коханцем, а донька, разом із матір’ю, бачить в ньому лише джерело грошових надходжень.

Того ж року на екрани вийшли французька та німецька версії “Балу”, за однойменним твором Ірен, які зафільмував Вільгельм Тіле (Wilhelm Thiele). Твір є відбитком відносин Ірен з матір’ю, їхньої взаємної ненависті, яка знаходить вираження у пошуках принизливої невдачі один одному.

Молода героїня “Балу” “мститься” матері по-дорослому виважено і, по-дитячому, жорстоко та холоднокровно.

Кадр із фільму “Бал”. Джерело: allocine.fr

Ці та більшість наступних творів відбуваються в єврейському середовищі, серед емігрантів з Одеси, Києва та інших українських та російських міст. Герої часто наділені негативними рисами та характерами.

Таке зображення євреїв добре вписалося в контекст наростання фашистських настроїв. Але критика власного народу в Немировської має дещо інший характер – “батьківська”, подібна гоголівській у “Мертвих душах”.

В 1926-му році Ірен одружилася з Мішелем Епштейном – він теж був утікачем із обільшовиченої Російської республіки і теж сином банкіра (і не просто банкіра, а голови Синдикату імперських банків). У них народилися дві доньки – Деніс та Елізабет – відповідно, 1929-го та 1937-го років народження.

Мішель Епштейн та Ірен Немировськи. Грудень 1930 року 

Але попри літературне визнання французьке громадянство Немировськи так і не отримує, як і її чоловік. Зі зростанням фашистської лихоманки, 2 лютого 1939-го року Ірен приймає католицьку віру та разом із доньками проходить обряд хрещення.

З початком Другої світової війни та вторгненням німецьких військ у Францію, Ірен з чоловіком відвозять дітей в сільську місцевість у Бургундії, а самі повертаються в Париж. Проте Мішель, як єврей та іноземець, не має права працювати в банкові. А Ірен, у свою чергу, забороняється друкуватися, оскільки всі видавництва змушені пильно слідкувати за арійським походженням їхніх авторів.

Ірен та Мішель повертаються до своїх доньок в містечко Іссі-Левек, звідки спостерігають за сумною участю Франції, та чекають – своєї. Вони єдині, хто носить жовті зірки в усьому містечку.

Родина Епштейн-Немировськи, орієнтовно 1939 рік. Ліворуч – Деніс, яка й зберегла останній роман авторки. Після війни дівчатка, остаточно зневіришись у тому, що знайдуть батьків, поїхали до бабусі, яка весь цей час комфортно жила в Ніцці. Фанні Немировська навіть не відчинила їм дверей: “Якщо батьки вмерли, йдіть до сиротинця!” Мама Ірен померла у віці 102 років, у 1989-му, в її сейфі не було нічого, крім двох книг доньки

У Бургундії Немировськи пише біографічне дослідження “Життя Чехова” та художні “Вогні осені”, які вийдуть друком лише по закінченню війни та починає працювати над “Французькою сюїтою” – твором усього свого життя, а якщо врахувати обставини, то й смерті.

Роман задуманий у п’яти частинах, проте часу обмаль, Ірен холоднокровно усвідомлює фатальність ситуації, яка склалася. Встигає написати дві частини, “Червневу грозу” про втечу населення з Парижу та “Дольче”, про життя під німецькою окупацією.

Своєму видавцеві Ірен пише: “Любий друже… Я багато написала. Думаю, це будуть посмертні публікації, але для цього має пройти час”. Вона дає чіткі вказівки, хто і на які кошти має забезпечувати доньок, якщо ті втратять батьків.

3 липня 1942 року до Немировськиприходять французькі жандарми, 16-го – забирають її у транзитний табір Пітів’є, а через шість днів вивозять ешелоном №6 в Освенцім (Аушвіц). Там вона захворіла на тиф, пройшла через табірний лазарет, де зрештою й отримала смертельну повістку до Біркенау (спільний із Аушвіцем табір смерті, де стояла газова установка).

17 серпня 1942 року, в перші дні Сталінградської битви, уродженка Києва Ірен Немировськи була занесена у список померлих концтабору Аушвіц-Біркенау.

Родині Ірен нічого не відомо про її долю. Мішель намагається бодай щось дізнатися про місцеперебування та стан здоров’я дружини, пише листа до колабораціоністського уряду Віши з проханням замінити собою Ірен у трудовому таборі. Він нагадує, що їхня з Ірен родина “не має жодних симпатій ані до іудаїзму, ані до більшовізму” і завжди перебувала “в стороні від політичних угруповань”.

Проте ці прохання – як і клопотання друзів, які залишилися попри ситуацію у Франції – не дають жодних результатів. Зрештою, Мішеля теж арештовують. 6 листопада 1942 року він прибуває в Аушвіц-Біркенау, щоб у той же день опинитися в газовій камері, де три місяці до того скінчила своє життя його кохана дружина.

За доньками Немировськи теж прийшли жандарми, проте няня втікає разом з ними через всю Францію, вони переховувалися спочатку в монастирі, а потім у підвалах неподалік Бордо. З місця на місце возили з собою валізу з сімейними світлинами і документами, де був і рукопис “Французької сюїти”.

Лише через кілька десятиліть Деніс наважилася прочитати останні записи матері. Думала, що це будуть щоденникові записи, але під палітуркою виявився “монументальний зліпок” часу та людей.

“Героями” твору тепер стали не євреї, а французи, які в екстремальних умовах теж оголили найгірші свої риси. В першій частині: парижани забирають найцінніше та кидаються навтьоки вузькими дорогами передмістя, де не мають діла до бід інших, готові на все, аби щонайшвидше врятуватися.

Рукопис “Французької сюїти”, що його возили з собою доньки Ірен

У другій частині йдеться вже про тих, хто залишився, або повернувся на окуповану територію та влаштовують собі життя там, поряд з німецькими солдатами.

У самому творі Ірен вказує головну причину його написання:

“Всі, хто його оточував – друзі, близькі, – викликали в нього почуття сорому й люті. Таких він зустрічав на дорозі: перед його уявним поглядом замиготіли офіцери в автомобілях, вони драпали, не забувши скрипучі жовті валізи та нафарбованих жінок, чиновники, які кинули свої пости, політики, які втрачали в паніці папки з секретними документами, дівчата – поплакавши, як годиться, в день підписання капітуляції – втішалися тепер з німцями.

І подумати тільки, ніхто про це не дізнається, все це загородять стіною брехні і створять потім славетну сторінку в історії Франції. Не пошкодують сил і відшукають героїчні вчинки, приклади жертовності.

Боже! Чого я тільки не надивився! Наглухо замкнуті двері – їх не відчиняли на прохання про склянку води; пограбовані біженцями будинки; всюди, згори донизу, розвал, підлість, марнославство, невігластво. Так, нема що казати, ми всі хороші!”.

Уперше “Сюїту” опублікували в 2004-му році. Твір, витримавши 60-річну паузу, потрапив у суспільний нерв і набув неабиякої популярності. Роман був перекладений 38 мовами, в тому числі й українською, а російський переклад можна знайти і в мережі.

Зараз у Голлівуді триває робота над екранізацією. Фільмувати планує Сол Дібб, відомий своєю “Герцогинею” із Кірою Найтлі. Зіграти головну жіночу роль має тричі номінантка Оскара Мішель Вільямс.

“Те, що “Французьку сюїту” читають, наче повертає мою маму знову до життя, – сказала в інтерв’ю ВВС донька Ірен Деніс. – Що нацисти так і не спромоглися її вбити. Це не помста, але це перемога”.