Владимир Высоцкий

Несмотря на то, что В. Высоцкий родился в Москве, Киев вошел в его жизнь с первых же дней. 25 января 1938 года, когда он появился на свет, соседи Высоцких по коммунальной квартире на общем собрании приняли следующее обращение к родителям новорожденного: «…всем миром решили назвать Вашего сына Олегом. Олег – предводитель Киевского государства». Однако Семен Владимирович Высоцкий настоял, чтобы сына нарекли Владимиром. И соседи, рассудив, что был ведь и такой киевский князь, уступили.
Киевского князя обитатели московской коммуналки вспомнили не случайно – Семен Владимирович был киевлянином. До сих пор сохранился старый дом по улице Воровского 42 в Киеве, где 17 июня 1915 года родился отец артиста.
В этом трехэтажном доме и когда-то уютном дворике прошли детство и юность Семена Владимировича, а также его младшего брата Алексея Владимировича. Разумеется, дом уцелел не благодаря проживанию в нем Высоцких, а потому, что в 1918 году в соседней с ними квартире располагался Киевский подпольный обком компартии – снести памятник истории у советской власти не поднялась рука…

Отец Семена Владимировича, дед артиста, после революции открыл вместе со своим младшим братом мастерскую театрального грима, ставшую довольно известной в Киеве. С наступлением НЭПа, когда власти позволили развернуться частной инициативе, кустарная мастерская превратилась в преуспевающее косметическое предприятие.
Когда большевики свернули НЭП, поставив крест и на частном предпринимательстве, в семье Высоцких начался разлад. В 1932-м семья распалась. Глава семьи вместе со своим старшим сыном Семеном уехал в Москву. Брошенная жена Ираида Алексеевна с младшим сыном Алексеем осталась в Киеве.
Отныне ей предстояло самой зарабатывать на жизнь. Нет ничего удивительного в том, что экс-жена недавнего владельца косметической фирмы успешно овладела профессией косметолога. Вскоре она приобрела известность в городе, работала в знаменитом «Салоне красоты» на Крещатике. Выйдя второй раз замуж, она жила на улице Ивана Франко, 20 – именно сюда к ней и приезжал из Москвы внук Володя. Впервые мальчик переступил порог бабушкиной квартиры в конце сороковых. Но и в последующие годы он не раз гостил у Ираиды Алексеевны.
С осени 1958-го в жизни 20-летнего В. Высоцкого, студента третьего курса школы-студии МХАТ, возник новый «киевский сюжет». Его гражданская жена Иза Жукова, выпускница той же мхатовской школы-студии, была приглашена в труппу Киевского театра имени Леси Украинки. Дебютантку поселили в бывшей гримерной театра. В соседней комнате располагался кабинет заведующего труппой, который нередко оставлял Изе ключи от своего кабинета. В. Высоцкий звонил туда по телефону, и влюбленные подолгу разговаривали. Иногда ему удавалось приехать к ней на пару дней.
Именно бабушка помогла В. Высоцкому оформить брак с его первой женой. Дело в том, что с прежним мужем Иза Константиновна разошлась, однако юридически развод оформлен не был. К тому же ее муж работал в Таллинне, что затрудняло процедуру развода, и без того достаточно сложную: нужно было опубликовать объявление о предстоящем разводе в газете и много месяцев ждать соответствующего судебного решения. Однако Ираида Алексеевна, как и положено косметологу, была человеком со связями. Одной из ее клиенток была народная судья… Словом, молодой актрисе помогли без проблем развестись. Проработав в Киеве два сезона и сыграв шесть ролей, Иза Жукова весной 1960-го вернулась в Москву – согласно официальным документам, «к мужу и на работу». 25 апреля состоялась свадьба.
В мае 1968-го В. Высоцкий приехал в Киев как автор песен для фильма «Карантин», который на Киевской киностудии имени Довженко снимала режиссер Суламифь Цибульник. Из двух написанных бардом песен одна – «Давно смолкли залпы орудий» – вошла в фильм.
В 1970 году на съемках в Одессе В. Высоцкому стало плохо. Он заявил режиссеру Георгию Юнгвальд-Хилькевичу: «Отправьте меня в Киев. У меня там бабушка, мне срочно надо в Киев». Режиссер возразил: «Володя, давай я тебя лучше в Москву отправлю». Но Высоцкий стоял на своем: «Нет, мне надо в Киев». «Посадили мы его на самолет, – писал в воспоминаниях Юнгвальд-Хилькевич. – А спустя время узнали, что Высоцкий провел с бабушкой день, а на следующий она умерла, буквально у него на руках». Вот такая мистика… 

В 1971 году Театр на Таганке, в котором работал В. Высоцкий, приехал в Киев. Гастроли проходили в Театре оперетты. В. Высоцкий уже был знаменитым бардом, его наперебой приглашали выступить. Только в сентябре он дал примерно 29 концертов! Серии авторских концертов В. Высоцкого состоялись в Киеве также в 1972 и 1973 годах – всякий раз с неизменным аншлагом.
Перечень мест, где выступал знаменитый на всю страну бард, может вызвать удивление: школы, научные учреждения, предприятия, а не солидные помещения с большими залами и приспособленными для выступлений сценами. Дело в том, что В. Высоцкий в те годы был полузапрещен, его песни не имели официального разрешения цензуры. Поэтому его концерты являлись частной инициативой людей, сумевших уговорить свое начальство позволить В. Высоцкому выступить. И организаторы, и само начальство при этом рисковали. Но магнитофонные пленки с записью концертов потом ходили по всему городу…
Последний раз В. Высоцкий побывал в Киеве в 1978-м – он ехал в Одессу сниматься в ставшей легендарной роли Жеглова.

Забавные истории Бибикова (Часть 2)

История 2:

Вспомним еще одну историю, где среди действующих лиц снова был генерал-губернатор Киева Бибиков. И в ней, по воспоминаниям современников, он проявил себя как защитник обиженных и покровитель несчастных. Правда, в роли обиженной выступала дивная красавица, графиня П. А защищать ее пришлось от коварного и жестокого мужа, плохо обращавшегося с ней и новорожденным сыном. До замужества красавица, дочь полковника, вместе с матерью и младшей сестрой жила в Киеве. Были они бедны, но “как-то умели держаться в высшем киевском аристократическом обществе” и имели к тому же собственный дом в Липках. Как им удавалось держаться на плаву? Девица пользовалась бешеным успехом, на балах не было отбоя от кавалеров. Именно на одном из таких балов граф П. познакомился с девушкой. “Приволакивался” за ней и далеко не юный генерал-губернатор, но, увы, без каких-либо далеко идущих планов, потому как была у него жена в Петербурге и два взрослых сына. Очевидно, красота барышни поразила богача в самое сердце, потому что свататься он помчался, лишь только собрал о семействе девушки справки: его не остановило отсутствие перспективы получения приданого за невестой. Судя по предложению, которое он сделал матери девушки, он просто покупал себе красавицу жену. Граф заявил, что он намерен жениться на бесприданнице на следующих условиях: во-первых, венчаться через неделю, подвенечное платье и все необходимое он берется доставить сам. Во-вторых, он назначает сейчас невесте триста тысяч рублей, а если она родит ему сына, то получит миллион рублей. В-третьих, будущая теща и ее младшая дочь также получают триста тысяч рублей (но взамен жених потребовал от них письменное обязательство, где они обещали, что никогда в жизни “не позволят себе явиться к его будущей жене в Тульчин и никогда с нею не будут вести переписки”). В-четвертых, он сразу после венчания, прямо из костела, увозит молодую супругу в Тульчин. Представьте себе, девушка после недолгого раздумья согласилась и добавила, что ей очень понравилась манера сватовства графа и его деловой характер. Хотя, вероятно, покривила душой: такой способ сватовства должен был бы если не остановить ее, то хотя бы насторожить. Но впереди маячил обещанный миллион… Обращался граф со своей молодой женой довольно специфически – никуда ее не пускал, кроме костела, правда, иногда, когда в соседнем доме бывали балы или приемы, он приказывал вынести на улицу пару кресел и усаживался со своей красавицей, нарядив ее в обязательную полумаску, наблюдать за балом через окна. Вскоре графиня, как в сказке, “родила богатыря к исходу сентября” и получила вожделенный миллион. Самое время бросить странного мужа и уехать с “заработанным” богатством. Но она заколебалась, в чем было дело – современники не комментировали. В какой-то момент муж своим поведением напугал бедняжку так, что она сломя голову помчалась в Киев, под крыло Бибикова. Граф за ней вдогонку прибыл в город и остановился в гостинице напротив Печерской крепости. И тут обстоятельства сложились великолепным образом в пользу беглянки. Как раз накануне в Киев приехал государь-император, и надо же было такому случиться, что он, принимая парад киевского гарнизона, остановился под балконом вышеупомянутой гостиницы. А граф, разбуженный военными маршами и криками “ура”, с трудом продрав глаза, вышел на этот самый балкон в халате, почему-то в цилиндре и с американской сигарой в зубах, с интересом разглядывая сверху самого государя и его свиту. Царскому носу оказался не по нраву едкий дым сигары, и государь стал озираться в поисках наглеца, посмевшего курить в его присутствии. Обнаружив его над своей головой, он задал один вопрос: “Это что за мерзавец?” И тут уж ничего не помешало Бибикову навешать на графа всех собак, желая защитить графиню, и заодно избавиться от беспокойного завсегдатая киевских контрактов. Результатом всего этого была высылка графа в Астрахань, и назначение его жене и ребенку огромного содержания с графских доходов. Какое-то время красавица графиня жила в Киеве и надо сказать, весьма роскошно. Ее рысаки, экипажи, бархат, кружева и бриллианты в соединении с необыкновенной красотой и молодостью, по свидетельству современников, многим кружили голову. Так что наша бесприданница достигла своей цели, выходя замуж по расчету, пережив, правда, несколько неприятных лет. А вот что касается графа, то он, бедняга, просчитался, покупая себе красивую куколку. Предприняв неимоверные усилия, он продал свои имения и навсегда умчался в Париж. Что же до нашего Бибикова, то он был с лихвой вознагражден за покровительство обворожительной блондинкой, до того самого времени, пока красотка не нашла себе нового богатого мужа.

Забавные истории Бибикова (Часть 1)

История 1:

Cреди знати в XIX веке было принято выставлять приданое невесты на обозрение гостям (чем, собственно, благородные господа не больно-то отличались от сельского люда). С одними такими смотринами была связана любопытная, почти детективная, история. Дело происходило в Киеве. Кто-то из наших земляков-богачей выдавал замуж дочь. И по этому случаю в особой комнате было разложено приданое невесты. Среди всякой всячины находился там и “бриллиантовый убор”, куда входили серьги, диадема, колье, браслеты и перстень ценой в несколько тысяч рублей. И представьте себе, после того как шикарная публика разъехалась, хозяева обнаружили, что исчезли серьги. Скандальное известие дошло до генерал-губернатора Киева Бибикова, который немедленно призвал одного ловкого сыщика (увы, история не оставила потомкам его имени) и пообещал ему 1000 рублей в награду, если тот отыщет пропажу. В случае же неудачи и возникновения скандала пригрозил Сибирью. Почему речь зашла о скандале? Да потому, что практически сразу в пропаже драгоценностей заподозрили некую графиню М: было замечено, что она несколько раз подходила полюбоваться бриллиантами. Жила она в собственном доме в Липках, вращалась в кругу знати, в обществе графини Растопчиной, Судиенко, Ризнич и других. Так что обвинение, не подкрепленное доказательствами, вполне могло произвести грандиозный скандал и нежелательный резонанс. Сыщик был, как поведало нам “преданье старины”, красивым ловким молодым человеком, не лишенным чувства юмора (даже в те времена это замечательное качество высоко оценивалось!). Что он придумал: переодевшись в костюм лакея, познакомился в мануфактурной лавке с камеристкой подозреваемой графини, а спустя некоторое время – с ее горничными и лакеями. Благодаря своему общительному характеру, умению рассмешить и вовремя вставить слово он вскоре стал душой этой компании – горничные его обожали, а что до камеристки – так та просто влюбилась в него до беспамятства. Заметив это, киевский Джеймс Бонд объяснился ей в любви и “выразил желание” обвенчаться. Начались любовные свидания, признания, разговоры, и среди прочего камеристка рассказала своему возлюбленному об одном странном обстоятельстве. До нашумевшей в городе истории с похищением бриллиантов шкатулка с драгоценностями графини всегда была у нее на попечении, а вот после скандала графиня забрала шкатулку к себе в спальню, достает или прячет в нее вещи, только предварительно выпроводив из комнаты слуг, да еще и дверь запирает на замок. Из чего сыщик заключил, что пропажа находится именно там, в шкатулке графини. Взяв себе в помощь четверых десятских и поставив их вблизи графского дома, он зашел внутрь и попросил камеристку доложить о нем графине, но уже… как об агенте полиции. Бедняжка камеристка! Пока она шла докладывать, наш герой спрятался за портьерой. Графиня отреагировала бурно – кричала, что никаких дел с полицией не желает иметь, посылала всех к черту, грозилась жалобой Бибикову. Однако кричала-то она кричала, а сама тихонько пробиралась к спальне, к заветной шкатулке. Тут наш молодец, выскочив из-за портьеры, преградил ей дорогу и объявил, что арестует ее и произведет во всем доме обыск, если добровольно не отдаст серьги. Графиня сдалась не сразу, продолжая угрожать и оскорблять. Но сыщик проявил редкое хладнокровие и заявил, что вещь спрятана в шкатулке, которая стоит в известном ему месте, и для него не составит труда отыскать их сию минуту, причем в присутствии понятых и десятских, ожидающих у крыльца его распоряжений. И несчастная клептоманка (а может, и настоящая воровка?) смирилась, повела полицейского в спальню и, открыв шкатулку, отдала ему драгоценности да в придачу сто рублей. Агент расшаркался и победителем явился к Бибикову, который тут же отсчитал ему тысячу рублей и предложил повышение по службе. А с виновницей кутерьмы губернатор увиделся вечером того же дня – “кушал” у нее чай и был весьма любезен. Но на третий день графиня из Киева уехала.

Соломон Коген (Часть 2)

Главным достижением Когена на поприще тогдашнего рекламного бизнеса стала «раскрутка» папирос как более современного, демократичного, либерального (не стоит забывать о настроениях тогдашней русской интеллигенции) продукта. «Понюшка табаку» изображалась как непременный атрибут быта «старосветских» помещиков и мещан, чей образ жизни вызывал лишь улыбку у «продвинутого» человека. Лучшая иллюстрация к этим словам — повесть Михаила Старицкого «За двумя зайцами», где «шкворчащая папироска» Голохвастова и «нюхательный табачок» отца Прони Прокоповны символизируют конфликт поколений, во многом спровоцированный находчивым предпринимателем из Евпатории.
К тому же папиросы Когена были довольно дешевы, чем сразу же воспользовались самые перспективные слои покупателей — студенты, гимназисты, а также ученики народных училищ. Неудивительно, что уже к концу XIX столетия курящие профессор, адвокат и купец перестали восприниматься как нечто экстраординарное — курение стало непременным атрибутом жизни Киева и киевлян.

В 1887 году по размеру чистого дохода, определенного городской думой для уплаты в пользу города, Коген занимал восьмое место в Киеве, опережая Бродских, Терещенко, Зайцева, Хрякова и других известных предпринимателей. К этому времени его фабрика стала одним из крупнейших поставщиков табачных изделий в юго-западной части Российской империи с годовым оборотом 650 тысяч рублей (оборот фабрики Моисея Когена достигал 400 тысяч). В производстве использовался листовой табак, произраставший в районе Симферополя, на Ялтинском побережье, в Сухуми, Бессарабии, в Македонии и даже в Малой Азии.

Строжайше соблюдались технологические процессы. Весь табак, поступавший с плантаций, выдерживался в течение года на складах при фабрике, где происходил процесс брожения. Затем в сортировочном отделении сырье распределялось по сортам и поступало в машины для резки и раструски. Частично табачные листья использовались для изготовления сигар, но главным образом его перерабатывали «на папиросы». При этом папиросные гильзы использовались тоже собственного производства.
Зарабатывали рабочие Когена весьма неплохо. Так, сортировщики сырья работали поденно, получая от 25 до 65 копеек в день, а все остальные работали на сдельной оплате и зарабатывали в месяц от 20 до 60 рублей. Коген заботился о подготовке кадров мастеров. Еще в 1885 году он учредил в родной Евпатории ремесленное училище на 40 учеников, ассигновав на него 150 тысяч рублей.
Столько же средств от имени его жены Эстер Чефаньевны было пожертвовано школе для караимских девушек. Но главным детищем Когена по праву считается одно из самых красивых зданий Киева — караимская кенасса, возведенная знаменитым архитектором Владиславом Городецким.

Соломон Коген умер 16 ноября 1900 года. Похоронили его на караимском кладбище в старинном районе Киева — на Зверинце. Его могила не сохранилась: все зверинецкие кладбища — караимское, еврейское, турецкое и Братское — были уничтожены во времена советской власти.

После смерти братьев Когенов управление фабрикой взял на себя старший сын Моисея Когена Абрам Моисеевич, который в 1905 году преобразовал фабрику «Соломон Коген» в акционерное общество под тем же названием. А четыре года спустя табачное производство с Ново-Елизаветинской улицы переехало на Бибиковский бульвар, № 72—76 (теперь это начало проспекта Победы). В 1911 году наследники Когенов учредили Акционерное общество табачных фабрик «Соломон Коген» и «Бр. Коген». Фабрики работали абсолютно самостоятельно, а в единую финансовую систему объединились только ради экономии средств. Спрос на их продукцию был настолько велик, что «папиросы Когена» продавались в 4-х специализированных магазинах на Крещатике.
После национализации предприятия стали 4-й Государственной табачной фабрикой. Любопытно, что в рекламе 1923 года особо подчеркивалось, что «фабрика выпускает изделия качества довоенного времени». О табачных традициях в Киеве не забыли — ныне наследство Когенов принадлежит совместному украинско-немецкому предприятию «Реемтсма-Киев табачная фабрика».

Соломон Коген (Часть 1)

В начале ХIX века одной из главных «табакерок» империи был Крым. И именно тут, в Евпатории в 1830 году семье торговца табаком и родился будущий лидер табачной промышленности Соломон Аронович Коген. Вначале Соломон помогал отцу, а вскоре решил открыть собственное дело, однако не в Крыму — конкуренция на полуострове была весьма серьезной. Для старта Коген выбрал Киев.
В город на Днепре Коген перебрался в 1860 году и уже в следующем году вместе с земляком-караимом Шапшалом основал небольшой табачный завод с магазинчиком. Вскоре фабрика, на которой поначалу работало, включая хозяев, не более двадцати человек, превратилась в крупное преуспевающее предприятие. Десять лет спустя Шапшал продал свою долю компаньону и переехал в Петербург, а Коген успешно продолжил начатое дело.

К 1885 году в городе действовало уже 13 табачных предприятий, на которых работало 934 человека. Крупнейшими были фабрики Соломона Когена и его родного брата Моисея. Кстати, почетное третье «табачное» место также держала фабрика караимов Исаака Дурунча и Якова Шишмана.

Поскольку производство и торговля тогда достаточно часто были связаны географически, удачное размещение табачной фабрики фактически означало прямой путь к сердцам потребителей. Поэтому Коген разместил свое предприятие для выделки турецкого табака и сигар в самом центре города. Первым адресом фабрики был Крещатик, 17, дом аптекаря Густава Зейделя. А рядом, в доме № 19, жил сам Соломон Аронович с женой и братом жены Мордехаем Шишманом. Его, а также брата Моисея и евпаторийского мещанина Симу Прика Коген взял в компаньоны и с 1 января 1872 года открыл на основе своей фабрики торговый дом «Коген и Шишман».
Несколько лет компаньоны работали, используя арендованные площади. Но вскоре средства позволили приобрести собственное помещение для фабрики — в мае 1874 года была куплена большая усадьба, расположенная между Ново-Елизаветинской улицей (ныне Пушкинской) и Крещатиком, возведены производственные корпуса, в том числе и для паровых машин.
1879 году Моисей Коген приобрел усадьбу по улице Лютеранской, 6, почти на углу Крещатика. Один из выстроенных там двухэтажных домов предназначался для табачной фабрики, но санитарная комиссия, опасаясь загрязнения окружающей среды, не давала разрешения на открытие здесь производства. Однако предприниматели не только добились своего, но и выстроили еще два корпуса — в 3 и 4 этажа. В результате вплоть до начала 1930-х, уже при советской власти, и производство, и склады находились практически рядом с главной улицей города.
Переехав в Киев, Соломон Коген решил завоевать рынок новым товаром — «сигаретками», а также приучить киевлян к мысли, что за удовольствие нужно платить. Дело в том, что в середине XIX века Киев был еще тихим провинциальным городом, застроенным в основном белоснежными деревянными хатками с довольно обширными усадьбами, где кроме знаменитых киевских яблонь (в архивных документах можно найти такое описание: «с территории усадеб, находившихся между Святой Софией и Михайловским Златоверхим монастырем, нельзя было разглядеть даже колокольни — мешали деревья») рос крепчайший табак-самосад.

Его многие жители столицы Юго-Западного края не курили, а нюхали, для «крепости» подмешивая в него гвоздику, перец и прочие экзотические приправы. «Нюхачи» всегда носили с собой табакерки, которые красноречиво свидетельствовали о социальном статусе владельца (табакерками награждала своих придворных еще Екатерина II). Что касается курения, то достаточно широко, особенно среди военного сословия, были распространены традиционные трубки.
Именно благодаря стараниям Когена трубки и табакерки начинают активно вытесняться папиросами. По воспоминаниям одного из современников Когена, «с этого времени появляются папиросница, пепельница, которые раньше были не в ходу, так как чисткой, набивкой и раскуркой трубки занималась прислуга. Папироса более портативна, экономна, независима. Для хранения папирос на столе употреблялись всевозможные вместилища с фигурами людей и зверей, а что касается пепельниц, то, кроме специальных и явно предназначенных для этой цели вещей служили просто блюдечки, которые в других домах шли к столу исключительно для фруктов или мороженого».