Три киевских теледома

Сразу же после войны было принято решение о создании в Киеве уже на электронной базе телецентра — третьего в СССР после Москвы и Ленинграда, первого в тогдашних союзных республиках, полностью оснащенного отечественным оборудованием. К слову, постановление о строительстве телерадиодома на Крещатике, 26 подписал И.Сталин, а место его сооружения выбирал лично Н.Хрущев. Первые кирпичи в это строение на восстанавливаемой главной киевской магистрали положили пленные немцы, которых в 1949 году сменили на строительстве прекрасные специалисты из «Крещатикстроя». 6 ноября 1951 г. из студии «Б» вышла в эфир первая телепрограмма. С тех пор и вплоть до прошлого года телецентр на Крещатике, 26 верой и правдой служил Украинскому телевидению.

А на рубеже 80—90-х годов начинается история третьего Киевского теледома, известного жителям столицы Украины как «телекарандаш»

ТВ с “приоритетами наоборот”

С какого момента начинается история телевидения Украины? Когда у него «день рождения»?

В немногочисленных печатных трудах по истории украинского телевидения, в воспоминаниях ветеранов УТ по этому поводу приводятся разные даты, факты, подаются нередко противоречивые мысли и суждения. Чаще всего называют начало ноября 1951 года. Однако телевещание в столице республики зародилось еще в довоенное время. К тому же в 30-х годах велись передачи из Одессы, Ленинграда и Москвы, которые осуществлялись посредством системы механического телевидения («диск Нипкова»), или, как его еще называли, малострочного ТВ — с разворачиванием картинки на 30 строк (напомним, что ныне принятая электронная имеет 625 строк). То были эпизодические экспериментальные выдачи в эфир картинки (как правило, фотографий) без звукового сопровождения. Цель их — сугубо технико-исследовательская: анализировать принципы распространения и приема изображений на расстояние. Передачи распространялись с помощью длинных и средних волн через обычные широковещательные радиостанции (они велись поздно ночью — после окончания радиовещания), потому принимать их имели возможность любители на далеком расстоянии. Например, известны факты получения в те годы радиолюбителями Киева, Харькова и ряда других городов Украины изображения не только из Одессы, но и из Москвы и Ленинграда. Более того, с января 1939 года киевская городская газета «Большевик» уже регулярно сообщала время выхода в эфир телепередач из Москвы. «Механическое» телевидение было с технической точки зрения бесперспективным относительно передачи на расстояние качественного изображения и звука. Однако благодаря его «дальнобойности», простоте приемной аппаратуры шло «внедрение идеи телевидения».

Существуют разрозненные сообщения и о том, что еще в 1935 году в Киеве был смонтирован телепередатчик. Однако подтверждений об организации вещания через него не находим.

Старший научный сотрудник Государственного архива Киева Сергей Кармаш и журналист- киевовед Александр Богдан установили, что первая киевская телестудия-телецентр была оборудована в Доме биржи-2, на углу Крещатика и Институтской. Теперь там площадка, которая ведет к ступеням Международного центра культуры и искусств.

Упомянутый участок на углу Крещатика принадлежал Скоропадскому, который имел тут усадьбу, ее биржа и приобрела у собственника за 55 тысяч рублей серебром. Дом был разрушен, и за 90 тысяч на этом месте соорудили в стиле эклектического позднего Ренессанса дворец, который имел два этажа со стороны главной улицы — Крещатика и три — со стороны прилегающей, которая вела вверх, Институтской.

В 1938 году «Пролетарская правда» написала: «В помещении радиодома начато строительство первого в Украине телевизионного центра. Для студии и аппаратных выделено пять лучших комнат. Тут будут размещены аппаратные телецентра, грамзаписи и воспроизведения тонфильмов. Новый телецентр будет оборудован по последнему слову техники. Вся аппаратура телепередатчика с разложением изображения на 1200 элементов изготовлена Ленинградским научно-исследовательским институтом телевидения». Отмечалось, что работы должны быть завершены к большевистским октябрьским праздникам в том же году… Однако лишь в феврале следующего задействовали аппарат НИИ-9 на 30 строк с «диском Нипкова».

Изучив публикации той поры, ознакомившись с немногочисленными архивными документами, записав воспоминания ветеранов ТВ, преподаватель Института журналистики Национального университета им. Т.Шевченко Тамара Щербатюк установила, в частности, что первая официальная попытка передачи изображения в эфир из Киева была осуществлена не 10 февраля 1939 года, как это подавалось в соответствии с публикацией заметки в газете «Правда» в тот же день, а 1 февраля 1939 года. Велись передачи из миниатюрной студии, оборудованной в здании Украинского радиокомитета, который размещался до войны на улице 25 Октября, 2 (теперь это район Майдана Незалежности).

В эфир киевские телепередачи выходили на волнах радиовещательной станции РВ-9.

Что же было в программе первой телетрансляции из Киева 1 февраля 1939 года? Длилась она 40 минут. В духе того времени показали портрет пролетарского вождя Серго Орджоникидзе, передавались различные надписи (титры).

Время старта киевского телевидения выбрано не случайно: ведь 10 марта 1939 года в Москве открывался XVIII съезд ВКП(б), в резолюции которого о третьем пятилетнем плане развития народного хозяйства СССР (1938—1942 гг.) записано: «Построить в ряде крупных городов телевизионные центры». Посему украинские большевики и торопились рапортовать всесоюзному собранию однопартийцев о досрочном выполнении этого задания. Более того, как отмечалось в распространенном 8 февраля информационном сообщении Фотохроники официального правительственного агентства РАТАУ, «при Украинском радиокомитете построен телевизионный центр, который в ближайшее время начнет действовать». Условия работы в этом приспособленном к потребностям «дальновидения» помещении были очень тяжелыми: ведь луч «бегал» по лицу выступающего, картинка мерцающая и низкой резкости, все в зеленых тонах. Размер экранчика — с почтовую открытку. Подобное изображение было в середине 30-х годов и на Шаболовском телецентре. И в Москве на улице 25 Октября (бывшей Никольской), и в Киеве на улице с таким же «революционным» названием было одно и то же действующее лицо — главный режиссер Московского телецентра А.Степанов, который с группой инженерно-технических и творческих телеработников Москвы и Ленинграда помогал киевлянам вводить собственное экранное вещание. Однако при этом нужно подчеркнуть и существенную разницу между тогдашним техническим состоянием ТВ в «первопрестольной» Москве или в «колыбели революции» Ленинграде и в «матери городов русских» Киеве. В столице Украины в начале февраля 1939-го была осуществлена только первая экспериментальная передача, а газета «Правда» поспешила заверить, что «результаты ее удовлетворительны». Во всесоюзной столице всего лишь месяцем позднее уже начались регулярные телевизионные передачи Московского телевизионного центра на Шаболовке на электронной базе. Передача 10 марта длилась полтора часа. Она принималась на 100 телевизоров, которые имели кинескоп с экраном размером 23 см. Это было на то время величайшим достижением, поскольку «механический» способ обеспечивал изображение на экранчике размером 5 см. Передача велась на ультракоротких волнах. Режиссером был Александр Степанов.

Обратим внимание на такой факт: то, что, по высказываниям центрального органа партии большевиков газеты «Правда», было «вполне удовлетворительным» для киевских телезрителей, для московской и ленинградской публики уже стало принципиально пройденным этапом. Поскольку еще в 1938 году была введена в действие станция высококачественного на то время стандарта электронного телевидения в Ленинграде (с разложением картинки на 240 строк) и в Москве (343 строки). Разработанная же под руководством профессоров А.Лурье и В.Однодолько (Всесоюзный научно- исследовательский институт телевидения, или иначе — так называемая «девятка»: НИИ-9) аппаратура на 30 строк с «диском Нипкова» специально для Киевского телецентра была едва ли не последней в мире данью «механическому» телевидению. Эту «новинку» не спасло даже виртуозное искусство специалистов, которые создали лабораторный телекинопередатчик со сложной зеркальной системой разложения изображения на 441 строку для демонстрации кинофильмов, которую Лурье намеревался со временем установить на Киевском телецентре. И хотя такая система могла бы обеспечить наивысшую в ту пору четкость изображения, однако ее работа отличалась значительной нестабильностью из-за высокой скорости вращения устройств, которые обеспечивали разворачивание картинки (то телевидение все же было «механическим»). Поэтому сам Лурье с горькой усмешкой вспоминал, что ему принадлежит «приоритет наоборот» — именно он был последним из тех, кто занимался проектированием оптико-механических телесистем. А нам вдвойне обидно, что для отсталого с технической точки зрения эксперимента на ниве ТВ в Советском Союзе тогда была выбрана именно Украина. Не спасает ситуацию и осознание того, что наша республика входила в перечень первого десятка стран мира, где еще до войны зародилось телевидение.

Однако этот первый всплеск на ниве украинского телевидения резко прервался 22 июня 1941 года войной. Здание Украинского радио, где размещался и Киевский телецентр, было среди первостепенных объектов бомбардировки на картах фашистских летчиков. Оно было разрушено уже осенью 1941 года взрывом авиабомбы.

В центре Крещатика

После освобождения от фашистской оккупации одним из первых в Киеве поднимался из руин Крещатик. Он был объявлен всенародной стройкой. Помним слова Тычины:

«Люба сестронько, милий братику,

Попрацюємо на Хрещатику!»

Тогда любили и отдавали должное эфирному слову. Потому одно из почетнейших мест на обновляемой центральной магистрали столицы Украины было отдано зданию Украинского радио. Оно возводилось на месте взорванной во время войны бывшей радиотрансляционной станции и части довоенного здания филармонии. Через пять месяцев после окончания войны было принято правительственное постановление «О мерах по развитию телевидения», где предусматривалась очередная реконструкция Московского телецентра с переводом на современный стандарт в 625 строк и говорилось о строительстве телецентров в Ленинграде и Киеве (газ. «Известия», 12 октября 1945 г.).

Это же подтвердил принятый сессией Верховного Совета СССР 18 марта 1946 года закон о пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства СССР на 1946—1950 годы.

Строительство Киевского телецентра началось в 1949 году.

В Государственном архиве Киева хранится решение исполкома горсовета за №695 от 18 апреля 1949 года «О строительстве в Киеве телевизионного центра», в котором отмечалось, что «согласно постановлению Совета Министров Украины и ЦК КП(б)У от 15 декабря 1948 года начинается строительство телецентра, которое бы обеспечивало проведение студийных и нестудийных кинотелевизионных передач».

Из воспоминаний руководителя послевоенной киевской телестройки Константина Алексеева (позднее — директора телецентра, заместителя председателя Гостелерадио Украины):

«Решили строить в Киеве телецентр, возможно, благодаря Н.Хрущеву. Понимаете, потому что он посмотрел: в Москве телевидение работает, в Ленинграде — тоже. А чем Украина хуже? И вот благодаря ему Сталин и распорядился выделить для строительства 43 миллиона рублей — на то время это были большие деньги…

…Когда шло строительство, то не было дня, чтобы я не бывал в ЦК партии или в Совете Министров. Ежедневно отчитывался… Давили? Ха, не то слово!..»

Был спроектирован и сооружен большой телевизионный павильон (студия «А») на 270 кв. м, однако сначала введен в строй малый (студия «Б») на 150 кв. м. В отличие от Шаболовского телецентра в Москве, киевский оборудовался исключительно отечественной аппаратурой. И дело тут не в ультрапатриотизме.

Оборудование для реконструкции Московского телецентра поставлялось еще согласно заключенным во время войны контрактам с американской фирмой «Радио корпорейшн оф Америка», которое было создано на современной основе «отцом электронного телевидения» Владимиром Зворыкиным (эмигрантом из послереволюционной России). На момент же сооружения телецентра в Киеве в разгаре была «холодная война», и всякий контакт с американскими телевизионщиками прервался. Таким образом, пришлось изобретать все свое, благодаря чему послевоенный Киевский телецентр стал пионером в области техники ТВ не только в СССР, но и в Европе. В частности, он был первым, который с нуля создавался уже с разворачиванием изображения на 625 строк (этот разработанный еще в годы войны в СССР стандарт вскоре был принят в Европе и большинстве стран мира).

Что же касается даты «второго рождения» телевидения в Киеве — тут у разных авторов много разночтений.

Одни называют первым днем передач 5 ноября 1951 года, другие — 6 ноября. По мнению третьих, пуск Киевского телецентра состоялся годом позже. Приводятся и различные данные о количестве первых телевизоров в Киеве — 150, 600, 4000.

Изучение архивных материалов, беседы с ветеранами киевского ТВ дают основание сделать вывод, что днем послевоенного возрождения телевидения в Киеве следует считать 6 ноября 1951 года, а первой официальной передачей — демонстрацию художественного фильма «Велика заграва». Ясное дело, что в преддверии 34-й годовщины Великого Октября, которой посвящался пуск третьей в СССР — после Москвы и Ленинграда — и первой в союзных республиках студии телевидения, только и мог быть показан такой «революционный» фильм.

Хотя технический персонал устроил накануне, 5 ноября, и свою «премьеру»: на телекиноустановке во время технической пробы был «прокручен» художественный фильм «Алитет уходит в горы», созданный по мотивам популярного в те времена романа Тихона Семушкина. По этому поводу инженер Михаил Фетман вспоминал: «Первый фильм мы долго выбирали. И остановились на ленте «Алитет уходит в горы». Ничего тут с политической точки зрения не было, а просто фильм подходил нам по плотности пленки и техническому качеству». Киномонтажница Ольга Чернова добавила: «Начали демонстрацию этого фильма. Хорошо прошел. Все его посмотрели, все были так счастливы. Боже мой — родилось наше телевидение!» А кто-тоиз участников того первого киевского телесеанса скаламбурил: «Теперь от «Алитета» и Украинское телевидение пойдет вверх!».

Кстати, с этой октябрьской годовщиной у Украинского телевидения связано еще одно событие. Исследователь УТ Валерий Цвик пишет: «Еще не были оборудованы студийные павильоны. Еще не были утверждены штаты творческих работников. Но 7 ноября с помощью передвижной телевизионной станции (ПТС), за пультом которой находился не телевизионный инженер, а инженер-связист, был показан парад войск и праздничная демонстрация трудящихся в честь 34-й годовщины Великого Октября. В то время в Киеве было 662 телевизионных приемника».

Такая трансляция действительно была осуществлена в тот день. Причем приоритетно, поскольку первый октябрьский репортаж с Красной площади в Москве состоялся лишь в 1956 году. Однако в приведенной цитате есть одна существенная неточность: никакой ПТС не было (в Киеве первая передвижка появилась в мае 1954 года). Способствовало же такой оказии… местонахождение Киевского телецентра. Как известно, тогда он располагался на Крещатике, 26. В 1951 году фасад облицованного белым станиславским известняком четырехэтажного строения выходил непосредственно на главную столичную магистраль. Перед ним не было зданий сельхозминистерства, магазина «Мистецтво», возведенных позднее. Первые послевоенные киевские телевизионщики (нужно отдать им должное — люди смелые и рисковые) выкатили две телекамеры на Крещатик и включили их в эфир во время парада и демонстрации. Конечно, не работали ни операторы за камерами (на их местах стояли техники), ни режиссер за пультом, ни комментаторы. Скорее это можно считать «техническим прогоном» (есть у телевизионщиков такой термин) с выходом в эфир. Однако факт осуществления в тот день внестудийной первотрансляции в Киеве остается неопровержимым.

Что же касается количества телевизоров — «КВН-49» с наполненной дистиллированной водою линзой перед небольшим экранчиком или «Ленинград Т-2», то, действительно, в ноябре 1951 г. у киевлян их было 662. На улице Ярославской, 32 открылась тогда первая специализированная мастерская, которая регистрировала и подключала телевизоры (это радиотелевизионное ателье, конечно «модернизованное», существует до сих пор). Известно имя первого клиента, который зарегистрировал тут свой телеприемник, — полковник в отставке С.Федоровский. Кстати, «прописка» телевизоров была обязательной, поскольку за пользование аппаратом абонент должен был платить по 10 рублей в месяц (этот налог отменили лишь в 1961 году, когда проходила хрущевская денежная реформа).

Из телевизионных историй начала 50-х годов чрезвычайно интересной видится связанная с замыслом сооружения телецентра, ныне известного под названием «Останкинский». Для нас она представляет интерес еще и потому, что идея эта родилась … в Киеве! Во второй половине 1953 года известный разработчик телевизионной техники С.Новаковский, начальник отдела телевидения Министерства связи СССР Ф.Большаков и председатель Украинского радиокомитета Н.Скачко подали тогдашнему руководителю Всесоюзного радиокомитета А.Пузину предложение относительно сооружения в Москве многопрограммного телецентра, который состоял бы из 15—20 студий, технической базы создания телекинофильмов, внестудийного вещания и передающей радиостанции на 10—15 каналов и антенной башни высотой 500 метров (такая башня должна была обеспечить надежный прием телепрограмм на расстоянии не менее 120 км от Москвы). Представьте себе всю смелость замысла, если принять во внимание, что тогда в СССР было лишь три телестудии, каждая из которых вещала несколько часов на одной программе, да и то не каждый день. Два из трех авторов проекта были специалистами по проблемам телевизионной техники. Особенно следует остановиться на личности Николая Артемовича Скачко, который сразу после освобождения Киева от немецко-фашистских захватчиков возглавил Укррадиокомитет и руководил системой республиканского радио и телевидения свыше 30 лет (!). Это под его началом развивалось послевоенное радио и ТВ в Украине. И, бесспорно, в «останкинском» проекте именно он был разработчиком программной концепции. Правда, ни в 1953-м, ни в следующем году у высшего руководства СССР не доходили руки до телевизионного проекта: «обставлялась» после смерти Сталина сама власть в Советском Союзе. Но 15 июля 1955 г. при содействии Н.Хрущева было принято постановление правительства СССР о строительстве в Москве нового телецентра и самой высокой в мире башни. Началось неспешное их проектирование. И лишь когда на горизонте замаячила «круглая дата» — 50-летие Великого Октября, практические работы существенно активизировались.

А как же дальше с 50-х годов развивалось телевизионное строительство в Украине? Естественно, первостепенно встал вопрос о «домашнем экране» в «первой пролетарской столице Украины» — Харькове. Кстати, тамошние энтузиасты под руководством инженера В.Вовченко еще в начале 1951 года создали городской любительский телецентр и вели пробные передачи. Одновременно под студии и аппаратные переоборудовались некоторые помещения в сооруженном еще в 30-е годы модерновом комплексе Госпрома. В 1955 году его высотную башню увенчала антенна — и с тех пор начала действовать вторая в Украине студия телевидения — Харьковская. А затем разворачивается бурная телефикация республики. Правда, следует отметить, что четкие критерии размещения программных телецентров по территории Украины в середине 50-х годов еще не были разработаны. Так, М.Пащин в начале 1955 года писал: «В Украинской ССР заканчивается строительство телецентра в г. Сталино (ныне Донецк.— И.М.). Днепропетровск, Одесса, Львов и Ялта также будут иметь свои телецентры, а Чернигов, Запорожье, Ворошиловград (ныне Луганск. — И.М.) и Кривой Рог — ретрансляционные станции, которые свяжут эти города с отдельными телецентрами». В Крыму вначале планировалось создать телестудию не в областном центре Симферополе, а в курортной Ялте (возможно, за образец брался аналогичный подход «старшего брата»: строительство телецентра в Пятигорске и отсутствие его в столице края Ставрополе). В конце концов победило мнение в пользу Симферополя. Хотя одновременно в другом конце полуострова, в Керчи, таки создали миниатюрный примитивный телекомплекс, который несколько лет выходил в эфир. Подобным же образом существовало телевидение в Конотопе (1961—1968 годы).

На этом этапе телефикации программные телецентры неравномерно размещались на территории Украины. Они строились главным образом в крупных индустриальных центрах, к тому же (особенно в 50-е годы) — преимущественно на востоке и юге республики. Собственным телевидением длительное время была обделена такая большая область, как Полтавская. И совсем был исключен из планов собственного телепроизводства огромнейший регион на запад от Киева (Житомир, Винница, Хмельницкий, Ровно, Тернополь, Луцк). Возможно, это объясняется тем, что вопросы об открытии всякого органа массовой информации (от заводской многотиражки, «вечерки» до телестудии включительно) решались исключительно в ЦК КПСС. Наверное, московские идеологи считали, что неспокойному западу Украины достаточно и двух-трех телестудий на 10—12 областей. Собственное телевидение в этих областях появилось лишь в начале 90-х годов.

Другой путь телефикации — это прокладка магистралей связи (радиорелейных и кабельных линий) и введение в строй новых телевизионных ретрансляторов (РПС). Однако и при строительстве связующих линий подачи телепередач не все оказалось в порядке. Исходя из так называемой «хозяйственной целесообразности» прокладка телемагистралей нередко планировалась без учета не только местных интересов, а и потребностей республики в телефикации. Приоритет принадлежал тем строениям связистов, которые обеспечивали в первую очередь расширение подачи программ Центрального телевидения. Так, еще в 1959 году по территории Запорожской области прошла союзная РРЛ Москва—Тбилиси. В Мелитополе был сооружен мощный ретранслятор, через который передавалась только программа ЦТ, и до 1970 года не было возможности ретранслировать ни передачи УТ, ни областной Запорожской студии. Несколько ранее УТ пришло на экраны жителей приморского города Бердянска той же Запорожской области. Однако республиканскую РРЛ туда провели со стороны Жданова (Мариуполя), и бердянцы смотрели передачи из Донецка, но не видели телевыпусков из своего областного центра. И таких примеров «телевизионной путаницы» немало. Особенно это сказалось после провозглашения государственной независимости Украины, когда появилась насущная потребность перекоммутировать всю телевизионную сеть нашего государства так, чтобы программы УТ из столицы могли смотреть жители всех домов.

Телевидение начиналось во всем мире как сугубо региональное, было исключительно местным. Лишь с созданием кабельных и радиорелейных линий, с появлением спутниковой связи оно преодолело тысячекилометровые просторы, объединив человечество, по выражению канадского теоретика электронных масс-медиа М.Маклюэна, в единое «глобальное село».

Реалии и мифы «телекарандаша»

Бурное развитие телевидения уже в 60-х годах (значительное увеличение объемов вещания, введение новых программ и каналов, переход на видеозапись, приход на «домашний экран» цвета) привело к тому, что в старом телецентре стало тесно. Начали срочно «перекраивать» здание на Крещатике, 26 — создавать новые студии, оснащать аппаратные видеозаписи и монтажа, вытесняя при этом «на задворки» Украинское радио.

Таким образом, уже в начале 60-х годов встал вопрос о сооружении в Киеве нового аппаратно- студийного комплекса (АСК) в сочетании с высотной телевышкой. 28 июля 1960 г. тогдашний министр связи УССР Г.Синченко утвердил согласованное с союзными инстанциями «Техническое задание на строительство нового трехпрограммного телевизионного центра в г. Киеве». Этим документом предусматривалось: передающий телерадиокомплекс на 2 черно-белые и 1 цветную программы и 3 программы радиовещания с вышкой соорудить на Сырце, а вот АСК — совсем на другой площадке (как было отмечено в техзадании — «в городе», на расстоянии 8—10 километров от телевышки). По свидетельствам участников тех событий, строительство нового киевского телецентра вначале планировалось осуществить на месте бывшего ипподрома (это приблизительно в районе кинотеатра «Звездный»). Но что-то помешало реализации такого замысла, и вскоре там выросли комфортабельные дома для партноменклатуры.

Через два года тот же министр Г.Синченко 2 октября 1962 г. утверждал протокол заседания технического совета Министерства связи УССР, которым предусматривалась возможность дальнейшего развития передающего комплекса до 5 ТВ-программ и 4 радиопрограмм, создание на АСК 5 студий общей площадью 2500 кв. м. А вот относительно расположения вышки с передатчиками и помещения самого телецентра, то на этот раз специалисты признали необходимым реализовать «первый совмещенный вариант с допустимым разнесением, при необходимости, АСК от УКХ-радиостанции не более 1 км, возле областной больницы по ул. Мельникова и бывшего еврейского кладбища».

В связи с этим техсовет рекомендовал «просить для строительства телецентра выделить участок около 15 га». Вот так было решено возвести новый Киевский телецентр… на костях! К тому же в зоне повышенного радиоизлучения передатчиков, что потом потребовало специальной защиты строения (особенно его широченных окон со стороны телевышки).

Эти два строения планировалось возвести в такой последовательности: в 1961—63 гг. — телевышку с передатчиками, в 1963—66 гг. — АСК. Однако реализации этого замысла помешали амбициозные планы союзного «центра»: ведь именно в это время в Москве началось возведение самой высокой в мире Останкинской телебашни и крупнейшего в Европе Останкинского телецентра.

Таким образом, возведение 380-метровой киевской телевышки на Сырце отложили на десятилетие, а с телецентром и вообще вышла катавасия. Когда в «первопрестольной» осенью 1967 г. устроили все свои «останкинские дела», как будто дошли руки и до киевского телекомплекса. Были выделены средства на этот проект. Однако высшие украинские партгосчиновники с завистью посматривали еще на одну тогдашнюю московскую новостройку: возведенный в Кремле модерновый «куб» Дворца съездов. И решили, что сначала нужно позаботиться о престижном месте для собраний партпобратимов (Октябрьский дворец культуры казался для этого уже маловатым!). И средства были «переброшены» на сооружение Дворца культуры «Украина»…

В конце концов, только в 70-х годах началось проектирование нового киевского АСК. Генеральным разработчиком нашего телекомплекса стал московский институт «Гипросвязь» союзного Министерства связи. Но когда рабочие чертежи были уже готовы, со своими московскими коллегами в жесткую конфронтацию вступили киевские зодчие во главе с известным архитектором, автором застройки центральной площади столицы Украины О.Комаровским. Они разгромили проект москвичей. Снова дебаты, споры, задержка… Наконец пришли к компромиссному решению: не нарушая технологической части, разработанной «Гипросвязью» (а то был всесоюзный монополист относительно разработки технологической части телецентров на территории всего СССР), поручить «Киевпроекту» предложить вариант симметричного решения телекомплекса с высотным редакционным корпусом в центре сооружения. Сформировался авторский коллектив в составе архитекторов Е.Сафронова, О.Комаровского, А.Зыбина, В.Гаврилюка, Ю.Мельничука, конструктора М.Панича и группы других специалистов. Созданный ими новый проект был одобрен. Но за всеми теми хлопотами истекло еще почти десятилетие!..

К реальному строительству нового Киевского телецентра по проекту-2(первый — времен середины 60-х годов — безнадежно устарел) приступили лишь в 1983 году, спустя почти четверть столетия!

И тут стоит рассказать еще об одном мифе. А собственно говоря, зачем был Украине такой громадный телецентр? Уже на момент начала его сооружения на Крещатике, 26 было 5 студий да еще и на кинотелепроизводственном комплексе «Укртелефильм» на Левобережье столицы было введено два съемочных павильона по 600 кв. м каждый. Импортные монтажные видеозаписи занимали в несколько раз меньшие производственные площади, чем отечественные видеоаппараты «Кадр ЗПМ»… Тогда зачем было начинать в 1983 г. сооружение на Сырце гигантского телекомплекса? Существует такая версия, что новый АСК создавался не столько для Украины, а скорее как запасной телецентр… для всего европейского «соцлагеря». Ведь события «бархатной революции» 1968 г. в Чехословакии, когда Пражский телецентр стал одной из опорных точек оппозиции, засвидетельствовали незаурядную роль «домашнего экрана» во время радикальных изменений политического климата на континенте.

Или другой факт: визуальным образом чрезвычайного положения, введенного в Польше генералом Ярузельским в середине 80-х годов, стал теледиктор в военной форме. Поэтому высшее советское партруководство брежневской поры и подумывало о том, чтобы непосредственно с территории СССР предоставлять эфирно-экранную спецпомощь товарищам по соцлагерю. Такие телерадиообъекты должны были размещаться поближе к западным границам Советского Союза: для телепроекта лучше всего подходил Киев, для радио — хотя бы тот же Кишинев (кстати, именно там синхронно сооружался гигантский как для Молдовы радиокомплекс). При современных системах связи доставлять с этих «точек» теле- или радиопрограммы на соседнюю «мятежную» территорию (при необходимости — в соответствующей национальной «упаковке») не составило бы труда.

Или еще и такое: телекомплекс на Мельникова, 42, кроме потрясающих размеров наземных сооружений, имеет еще и развитую подземную инфраструктуру, в том числе и «убежище» для работы достаточной по количеству бригады творческих и технических работников в условиях «особого периода». Кроме того, в те же 80-е годы под Киевом сооружался телебункер, который мог бы в тот же «особый период» подменить Киевский телецентр как «запасной центр вещания».

Действительно ли АСК на Сырце должен был выполнять стратегическую роль в московских экспансионистских планах идеологического «замирения» соседей — это с развалом СССР так и осталось тайной, что-то наподобие сверхсекретных директив из «особой папки» Политбюро ЦК КПСС.

И все же новый супердом Украинского телевидения, первая очередь которого была введена в строй 30 декабря 1992 г., переоснащенный в 1997—99 гг. современной электронной телетехникой стоимостью $13,5 млн. за счет «связанного» японского кредита, действует. Для образного представления разницы в масштабах предыдущего телевизионного хозяйства (на Крещатике, 26) и нового (на Мельникова, 42) можно воспользоваться таким сравнением: с одной стороны — паровой движок, с другой — турбинный миллионщик. Задачи одинаковые, мощности несравнимые. Включив счетчик новых измерений возможностей телевидения, следует позаботиться о высоком напряжении творчества. И пусть новое лицо Украинского телевидения высвечивается на экране не бледными очертаниями невыразительности, а ярким огнем оригинальной творческой мысли.

Погоня за дефицитными книгами

В 1960-е годы в центре Киева работали 16 книжных магазинов: пять — на Крещатике, по четыре — на Красно­армейской и Ленина (ныне Хмельниц­кого), а еще — на Владимирской у Золотых Ворот, на бульваре Шевченко и пл. Ленинского комсомола (сейчас Европейская).

И при таком обилии заведений Киевкниготорга и товаров в них приобрести интересную книжку было проблемой. Потому что писателей, по утверждению Маяковского, много — «хороших и разных». Так вот, широко продавались только творения «разных» (функционеров Союза писателей, отставных генералов, жен высокопоставленных мужей, а также номенклатурных графоманов, за которых нередко писали «литературные негры»), а хотелось купить — «хороших». Но увидеть на прилавке произведения всесоюзных властителей дум — Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Окуджавы, Ф. Искан­дера, Б. Ахмадулиной, братьев Стругацких и многих других — нечего было и мечтать. Поэтому знакомство с книжным завмагом котировалось на том же уровне, что и с завмагом колбасным.

Ищем книгу, видим…

Лидером спроса являлись биографические книги из серии «ЖЗЛ». Ажиотаж вокруг них был таков, что даже совершенно не читаемый «Сатпаев», вышедший в 1980 году, или нудные «Правофланговые комсомола», изданные в 1982-м, разлетались по рукам работников книготорга задолго до попадания на прилавок. Что уж говорить о действительно интересных изданиях этой серии — «Жорж Санд» А. Моруа, «Колумб» Я. Света или «Сезанн» А. Перрюшо! Тут уже требовался серьезный «блат».

Пользовалась популярностью серия «Библиотека поэта», но не вся. Скажем, стать обладателем тома стихотворений О. Мандельштама было практически нереально, зато выпуск, посвященный каким-нибудь революционным агиткам, вполне мог пролежать на прилавке годик-другой. Иногда удавалось приобрести отдельные книги из серий «Литературные памятники» или «Жизнь в искусстве», но только те, что были посвящены малоизвестным персонам либо скучным столпам соцреализма.

Что еще являлось дефицитом? Да все, что пользовалось хоть малейшим спросом. Например, фантастика, приключения, детективы. А также книги мастеров пера из капстран: их произведения были далеки от канонов соцреализма, набившего оскомину советским читателям. Поэтому романы Брэдбери, Маркеса, Сименона, Воннегута, Стейн­бека не успевали появляться на прилавках.

Еще одну категорию неудовлетворенного спроса назовем «опальные советс­кие классики». Конечно, «опальные» и «классики» — понятия плохо сочетаемые, однако слово «советские» вполне объясняет этот издательский феномен. Дело в том, что Ильф с Петровым или, например, Булгаков формально не были запрещены. И даже более того, в 1960-е и 1970-е годы их произведения широко экранизировались: «12 стульев» (дважды), «Золотой теленок», «Бег», «Дни Турбиных», «Иван Васильевич меняет профессию». Но книги этих писателей издавались крайне редко, притом незначительными тиражами.

Та же двусмысленная ситуация была с Бабелем и Мандельштамом (оба в 1930-е го­ды были репрессированы, но официально реабилитированы двадцать лет спустя), Ахматовой и Пастернаком (в свое время были ошельмованы, затем «прощены») — список можно продолжить.

В начале 1980-х возникла популярная серия «Классики и современники» — в мягкой обложке, зато доступная благодаря гигантским тиражам (3-3,5 млн экз. каждый выпуск) и низким ценам: Ф. Достоевский — 1 руб. 70 коп., Н. Гоголь — 1 руб. 50 коп., Л. Толстой — 1 руб. 40 коп., а «Русская эпиграмма» и того дешевле — 1 руб. Эта серия утолила голод на классику. Однако ни один из «дефицитных» современников в ней издан не был.

«Черные» цены

Спрашивается: как же купить интересную книжку, если ее негде купить? Вариантов было немного. Например, опытные книголюбы знали, что нехудожественные книги можно предварительно заказать — и обегали магазины, заполняя десятки открыток с названиями интересующих изданий. Гарантий никаких, но иногда этот маневр приносил успех.

Второй способ — посетить черный рынок, «прадедушку» книжного рынка «Петровка» в Киеве. Впрочем, легко сказать! Во-первых, нужно было узнать, где он находится, ведь время от времени «толчок» менял адрес.

Во-вторых, посещать его следовало осторожно — поскольку рынок этот был вне закона, милиция периодически проводила облавы. А задержание — это как минимум «телега» на работу (официальное письмо компрометирующего характера) со всеми вытекающими неприятностями.

В начале 1980-х такой рынок в столице размещался в лесочке неподалеку от станции скоростного трамвая «Ул. Семьи Сосниных». Узкая тропинка вела к железнодорожной насыпи, а потом, поднявшись на пригорок, книголюбы-экстремалы оказывались в книжном раю.

Там можно было найти все  — и вожделенных Стругацких, и «Нерв» Высоцкого (его первую и тогда единственную книгу), и поэзию Серебряного века, и даже четырехтомный факсимильный «Толковый словарь» Даля 1978 года выпуска. Но цены… «синень­кий» Булгаков (так на местном сленге назывался том его романов в синей обложке, изданный в 1973-м, с предисловием Симонова) стоил 25 руб., роман Окуджавы «Путешест­вие дилетантов» — 15. Стихотворные сборники Вознесенского не отдавали дешевле 10 руб. Оцените: даже на поэзию накрутка составляла 1250% (официальная цена томика Вознесенского 1981 года. «Безотчетное»… 80 коп.), а на детективы, фантастику — и того больше! Но особенно убивала стоимость словаря Даля: 100 руб. (при средней зарплате инженера 150 руб.).

Был еще один вариант: магазины советской книги в столицах соц­стран. Там в свободной продаже находилось все, чего душа пожелает. Многие наши туристы удивлялись, что дефицитные книги лежат вдали от отечества, полагая, что это результат чиновничьего «головотяпства».

На самом же деле таким способом государство уменьшало хождение по стране не очень желательных книг (более 3/4 тиража того же Булгакова отправили в соцстраны). Ведь в «загранку» выпускали не всех подряд, а только тех, кого утвердил местком-партком по месту работы. Так что в крайнем случае творения «опальных классиков» попадали к «проверенным товарищам», а вовсе не к тем, кому они действительно были нужны. Зачем, спрашиваете, вообще было издавать Булгакова? А чтобы за рубежом не стенали, будто его в СССР не печатают…

Хочешь читать? Тащи бумагу!

К началу 1970-х советский издатель-монополист — государство — осознал: надо срочно реагировать на реальный спрос. Вот только как это сделать, если имеющиеся в стране бумажные ресурсы распределены на несколько лет вперед и предназначены на печатание идейно правильной ерунды? Выход был найден оригинальный — пусть сами читатели и предоставят дополнительную бумагу. Подсчитали норму: каждый страждущий должен сдать в пункты приема вторсырья (кто-то придумал им нежное название «Стимул») 20 кг макулатуры.

Эксперимент стартовал в 1974-м. Количест­во абонементов на дефицитные книги, выдававшихся «Сти­мулу» на день, было ограничено. Поэтому люди с вечера занимали очередь, всю ночь дежурили, участвуя в перекличке и следя, чтобы в списки не затесались халявщики-внеочередники. А к утру, когда открывался пункт приема, подтягивались члены семьи очередника с заветными вязанками газет и журналов. На абонемент с названием книги клеились специальные талончики, подтверждавшие количество сданных килограммов. Когда сумма достигала 20 кг, можно было отправляться за книгой… Стоп! На самом деле надо было хорошенько поискать, в каком магазине имелось в наличии издание, указанное на абонементе.

Спустя пять-шесть лет спрос на «макулатурные» книжки упал — и не только потому, что исчерпался эффект новизны. Во-первых, оказалось, что абонементы, дающие право на приобретение дефицита, можно было купить у спекулянтов, причем не очень дорого. Во-вторых, ассортимент литературы, которую можно было заполучить таким способом, оставлял желать лучшего. Если поначалу это были популярные «12 стульев», «Золотой теленок», «Три мушкетера», «Приключения бравого солдата Швейка», «Сочинения Козьмы Пруткова» и прочие, то впоследствии в ход пошли авторы, которых большинство читателей не связывали с понятием «дефицит»: А. Вино­градов, А. Степанов, В. Шиш­ков, Ант. Ладинский, А. Чапыгин и другие. Вдобавок книги малоизвестных писателей стоили в три-четыре раза дороже (сравните: «12 стульев» — 74 коп., «Золотой теленок» — 78 коп., «Сочинения Козьмы Пруткова» — 74 коп., но при этом: В. Шишков — 3 руб. 20 коп., А. Степанов — 2 руб. 60 коп., Ант. Ладинский — 3 руб. 20 коп.).

В 1985 году началась «перестройка». Впервые за годы советской власти началось изучение реального спроса. Результаты социологических опросов, проведенных Институтом книги, публиковала газета «Книжное обозрение». Эти данные публично обсуждались, и лишь затем следовало утверждение тематического плана новой серии «Популярная библиотека». В ней издали не только «опальных классиков» (например, пастернаковский «Доктор Живаго» разошелся тиражом 300 тыс. экз.), но и «запрещенных классиков» — Бродского, Солженицына, Войновича, Аксенова, Довлатова, Виктора Некрасова. В частности, книга последнего вышла в 1990 году тиражом 200 тыс. экз. Понятие «книжный дефицит» перестало существовать.  

Поездки с “шашечками”

 Если в предыдущее десятилетие на дорогах наблюдался таксомоторный плюрализм — “шашечки” имелись у ЗИМов, ЗИЛов-110, “Побед” и “Волг”, то в 1970-е работать как такси стали исключительно “Волги”. А разнообразие заключалось лишь в том, что старую модель ГАЗ-21 (на такой Олег Ефремов в фильме “Три тополя на Плющихе” возил Татьяну Доронину) понемногу вытесняла новая — ГАЗ-24.

Пассажиры ловили машину преимущественно на улице — подходили к бровке тротуара и поднимали руку. На этот зов реагировали свободные такси — с зеленым огоньком в правом верхнем углу лобового стекла. Однако водитель сам решал, поедет ли по адресу, названному клиентом. Подъезжали и такси с желтым огоньком, уже имевшие в салоне пассажира. Потому что таксист был заинтересован взять попутчиков, а левые деньги положить в карман.

Также останавливались и частники — владельцы личных машин. Оплата была, понятно, договорной, но все-таки дешевле, чем в такси. Однако не каждый пассажир спешил сесть в салон. Особенно в вечернее или ночное время. Считалось, что это рискованно: кто его знает, что он за гусь, этот автолюбитель. А вдруг завезет куда-нибудь в темный лес и пиши пропало? Во многих семьях родители инструктировали дочек: садись только в такси, никаких частников!

Подозрительность многих пассажиров в отношении частников отразил тогдашний анекдот. Женщина голосует на Крещатике. “Зеленые” и “желтые” такси одно за другим проносятся мимо. Наконец при­тормаживает частник и спрашивает: “Куда вам?” Женщина недоверчиво отшатывается: “Вы же без шашечек…” Водитель: “Мадам, вас интересуют “шашечки” или ехать?”

Впрочем, в некоторые машины без “шашечек” садились без страха даже самые осмотрительные киевлянки. Речь о черных служебных “Волгах” с государст­венными номерами. Водители крупных чиновников, которым по рангу полагался служебный автомобиль, потихоньку “левачили”. Пока шеф у себя в кабинете решал важные государст­венные проблемы, его шофер подрабатывал извозом. Потому что зарплата маленькая, и даже с учетом премий и “директорских надбавок” — официальных доплат к заработку — денег едва хватало на жизнь. Такой водитель, как правило, брал с пассажиров меньше, чем частник, поскольку был рад любым клиентам — было выгоднее везти даже за небольшую плату, чем гонять порожняком в поисках выгодного пассажира. Ведь в распоряжении водителя всего час или два. А бензин… Ну что бензин? Он же все равно государственный.

Из-за этих черных “Волг” порой разыгрывались драмы. Особенно если молодой человек ревнив и при этом сравнительно недавно живет в Киеве. Например, стоит он у кинотеатра перед вечерним сеансом с букетом роз. Девушка опаздывает. Кавалер поглядывает на часы — скоро начнется фильм. Вдруг лихо подкатывает черная “Волга”. Из нее выпархивает та, которой предназначены розы. “Чья эта машина?” — напряженно спрашивает молодой человек, охваченный внезапными подозрениями. “Откуда я знаю? — смеется девушка. — Случайная машина”. “Нет, дорогая, — заводится юноша, — случайно в таких машинах не ездят! Лучше сразу скажи, что у тебя там с этим министром?” Словом, вечер у этой пары безнадежно испорчен. А тень ревности еще долго будет преследовать вчерашнего провинциала, не успевшего разобраться во всех тонкостях киевского частного извоза.

02 вместо 002

Мало кто из тогдашних пассажиров знал, что голосовать у бровки — не по правилам. Ведь формально таксист был обязан брать пассажиров только на специализированных стоянках. Хотя на самом деле там стояли не такси, а пассажиры в ожидании машин.

Самая знаменитая в Киеве стоянка такси находилась на Бессарабке. Там всегда была очередь, подчас немаленькая, однако она двигалась сравнительно быстро. Пассажир, чья очередь подошла, садился в салон автомобиля и называл конечный пункт поездки. Однако таксист не спешил нажимать педаль газа. Он выходил из машины и с деловым видом направлялся к очереди в поисках попутчиков. И лишь заполнив салон, маэстро брался за баранку…

Иногда на стоянку заезжали и “желтые” такси. Водители, приспустив правое стекло, выкрикивали названия жилмассивов, на которые они везут пассажира, уже сидящего в салоне: “Березняки!.. Святошино!.. Теремки!..” Те, кому по пути, вне очереди садились в машину. Однако гражданам, стоявшим в конце очереди, объявления водителей были не слышны. Одна глуховатая дама, завсегдатай этой стоянки, боялась упустить свой шанс и постоянно переспрашивала: “Что-что? Куда он едет? В Дарницу?” Из передних рядов ей кричали: “На Сырец!” или “На Чоколовку!”, на что она всякий раз искренне возмущалась: “Ха! Нашел куда ехать!”

Постоять в очереди на такси можно было также возле магазина “Секунда” на площади Калинина (ныне Майдан Незалежности), у ЦУМа — со стороны улицы Ленина (Богдана Хмельницкого), на площади Л. Толстого, на Красной (Контрактовой) площади. А вообще, в 1979 году в Киеве насчитывалось 115 стоянок таксомоторов. Несмотря на это, абсолютное большинство пас­сажиров все же предпочитало ловить такси.

Впрочем, его можно было вызвать не выходя из дому — по телефону. Для этого в Киеве был выделен специальный номер 002. Однако невнимательные пассажиры, набирая службу такси, нередко попадали в милицию, чей телефон был всего на один нолик меньше — 02. Поэтому в 1970-х годах номер заменили на 082.

Вызов такси по телефону отличался от современного. Во-первых, машину нельзя было вызвать “на сейчас”: срочные заказы, гласили правила, “принимаются не позже, чем за 30 минут до обусловленного времени подачи машины”. То есть как минимум придется ждать полчаса. А то и час. Во-вторых, пассажир оплачивал не только собственный проезд (сумму по счетчику), но также и проезд таксомотора к месту вызова (сумма зависела от удаленности подаваемой машины, но, согласно правилам, не могла превышать 1 рубль). Кроме того, за оформление заказа надо было внести комиссионный сбор в размере 30 копеек.

В итоге телефонный сервис оказывался не только неторопливым, но еще и весьма недешевым. Например, проезд с Амурской площади на Подол выливался в следующую копеечку. Плата за проезд машины к месту вызова — считаем, рубль. Плюс 30 копеек комиссионного сбора. Добавим 10 копеек за посадку в салон (официально эта услуга именовалась “за включение таксомотора”). Оплата по счетчику 13 км дороги на Подол составляет 1 рубль 30 копеек. Что в итоге? 2 рубля 70 копеек. Дороговато… Выгоднее “поймать” машину на улице. Это и вдвое дешевле (придется уплатить 1 рубль 40 копеек), и быстрее. Впрочем, все познается в сравнении: “рупь-сорок” — это в тридцать раз дороже, чем поездка в автобусе.

Ночные поездки на такси имели свои особенности. Если пассажир хотел ехать в центр — без проблем. Но в районы с “нехорошей” репутацией — ДВРЗ, Отрадный — таксисты соглашались везти неохотно. А после часа ночи, когда закрывалось метро, и у клиента не было возможности воспользоваться другим видом транспорта, могли выставить условие: оплатить “двойной счетчик”. Мол, на обратном пути не будет пассажира. И ничего не поделаешь — раскошеливались. Не ночевать же на улице!

Впрочем, в 1977 году государство подняло цены в два раза: 20 копеек посадка, 20 копеек за километр пути. И рубль за полчаса простоя. Так что упомянутая поезд­ка на Подол обошлась бы в 2 рубля 80 копеек в “уличном” такси или 5 рублей 40 копеек в вызванном по телефону. Дорого, ведь зарплаты и стипендии остались на прежнем уровне. Так что поначалу машины с шашечками целыми колоннами выстраивались на стоянках — желающих ездить по новым тарифам оказалось мало. Затем люди постепенно привыкли к новым ценам. И опять на стоянках такси появились очереди.

“Тень” таксиста

Чтобы таксисты не “левачили”, на улицах иногда дежурили контролеры. Если видели, что на лобовом стекле горит зеленый огонек (это значит, счетчик не включен), а в салоне сидит пассажир — значит, нарушение налицо. Составляли акт, и у водителя потом были неприятности.

Однако опытные таксисты зарабатывали по-другому. Главным образом, на “подсадках”. Так назывались пассажиры, которых водитель брал по дороге, причем за отдельную плату, хотя счетчик тикал один на всех участников поездки. Таким образом, когда счетчик показывал, например, 2 рубля, каждый из пассажиров платил по 2 рубля, в то время как водитель сдавал выручку строго по счетчику. А все, что сверх того, — в карман.

Другой вариант: “нет сдачи”. Срабатывал, если клиент опаздывал — на поезд, на занятия, на свидание, а денег под расчет у него не было. И времени, чтобы где-то разменять — тоже. В этом случае трехрублевая поездка вполне могла быть оплачена пятирублевой купюрой. То есть два рубля шли таксисту.

По самым скромным подсчетам, водитель, сдавая в конце смены выручку, уносил в кармане как минимум такую же сумму. Эти доходы, нигде не учтенные и не облагаемые налогами, представляли собой классический “черный нал” периода развитого социализма.

Попробуем подсчитать. В 1981-м в Киеве работали четыре таксопарка — на улицах Пархоменко (ныне Дегтяревской), 25а, Гринченко, 18, Перспективной, 3 и Брацлавской, 46. На городские дороги ежедневно выходили более 3 тысяч легковых автомобилей, перевозивших за сутки 110-120 тысяч пассажиров. Выходит, одна машина за день перевозила около 40 пассажиров. А правильнее сказать, обслуживала примерно 40 заказов. При двух водителях-сменщиках — по 20 заказов на каждого. При среднем “счетчике” 1 рубль с поездки, таксист в конце смены сдавал в автопарке 20 рублей и столько же прино­сил домой. Что означало около 500 левых рублей в месяц. Так что таксисты, имея довольно скромную официальную зарплату, хорошо зарабатывали.  

Закулисные деньги

 Экономика все сильнее буксовала, список дефицитных товаров, исчезающих из обычной торговли, увеличивался с каждым годом, очереди в магазинах удлинялись, а официальная статистика, как ни в чем не бывало, доказывала обратное. Мол, экономика на подъеме, а товаров народного потребления производится все больше и больше.

Но даже в среде скептиков мало кто догадывался, что публикуемые статистические сведения не просто подправлены — они охватывают лишь часть экономики. Ведь параллельно с официальными экономическими взаимоотношениями существовали и другие — неофициальные. О новостях этой “закулисной” экономики и ее героях не рассказывали по телевидению. И не упоминали в газетах. А если изредка и писали, то в разделе фельетонов.

Заканчивался такой фельетон, как правило, назидательным сообщением о том, что решением суда герой данной публикации получил соответствующий срок лишения свободы.

“Здесь вам не базар!”

В 1970-е в каждом районе Киева насчитывалось около двух десятков овощных магазинов. Назывались они однообразно: “Овощи, фрукты”. Иногда — “Овощи, фрукты, мясо”. Заметим: магазинные цены в те времена были ниже базарных. Неудивительно, что большинство покупателей отдавало предпочтение государственной торговле.

Посетитель заходил в торговый зал магазина, где его встречали металлические контейнеры с разными овощами-фруктами, продавец за прилавком, весы, счеты с костяшками. И, понятно, очередь к прилавку. Никаких пакетиков не давали, надо было приходить с собственной кошелкой или авоськой. Однако наполнял эту тару не покупатель, а сам продавец. Понятно, по собственному усмотрению. И наряду с хорошей картошкой нередко клал и подгнившие корнеплоды.

Иные покупатели пробовали возмущаться, но тренированный труженик советского прилавка сохранял невозмутимость. “Здесь вам не базар, — возражал он, — на Бессарабке будете выбирать!” А слишком строптивого клиента укрощал с помощью других покупателей: “Вот вы сейчас заберете лучшую картошку, а что я остальным буду отпускать?” И очередь одобрительно гудела: “Правильно!.. Ишь, барин нашелся!” Вступать в дискуссию о том, что нужно лучше хранить товар, не допуская его порчи, было бессмысленно.

“Нам такую картошку привезли с базы, — парировал продавец. — Что я могу сделать?” Далее просто: или вы оплачиваете покупку, или отказываетесь от нее и, отстояв очередь, уходите ни с чем. Второй вариант позволял сохранить лицо. Но до ближайшего овощного магазина идти минут двадцать, а там тоже очередь, и нет никаких гарантий, что тамошняя картошка окажется лучше. Да и нести ее домой будет дольше.

На самом деле в каждой партии овощей, привозимых с базы, допускалось 3% “некондиционного” (порченого) товара. И если бы продавец действительно клал в авоську покупателя каждую тридцатую “некондиционную” картофелину, скандалов бы наверняка не было. Но дело в том, что он норовил положить каждую десятую, а то и каждую пятую (в зависимости от наглости и умения закрыть рот недовольным). Потому что перед тем, как выложить товар в торговый зал, сотрудники магазина его “отфильтровывали” — для себя, знакомых… А оставшееся, включая “некондицию”, требовалось “спихнуть” покупателям.

Однако главный “секрет” заключался не в этом. Реальный путь упомянутой картошки в торговый зал магазина был намного сложнее и драматичнее. Ведь подчинялся он законам не столько официальной, сколько “закулисной” экономики.

“Запорожец” ежемесячно

Любой магазин, торгующий овощами и фруктами, входил в состав районного оптово-розничного комбината, который, в свою очередь, подчинялся Киевскому городскому объединению “Главплодоовощторг”. Соответственно, магазин прикреплялся к плодоовощной базе, с которой и получал товар.

Заведующий магазином в конце рабочего дня звонил на базу и делал заказ на завтра. На следующий день к магазину подъезжала машина с товаром. По неписаным правилам, водителя следовало “отблагодарить”: за доставку дефицитного товара — 5-7 рублей, за доставку обычного — 2-3 рубля. Если не заплатить, ни одна машина с базы больше в этот магазин не приедет. Причины найдутся “веские”: например, “нет свободной машины”, “перебои с бензином”, “заболел водитель”, “ждем поступления”… Несколько дней магазин простоит без товара — заведующего уволят по статье. Поэтому водителя и “премировали”.

Чтобы товар из кузова машины перекочевал в подсобное помещение магазина, нужен грузчик. Зарплата у него маленькая. Поэтому завмаг должен ежедневно давать грузчику рубль на обед. Иначе он отомстит: начнет “ронять” ящики при разгрузке или красть сверх всякой меры. Выгоднее отдать рубль и не иметь приключений.

После реализации товара в магазине остаются пустые ящики. По инструкции, их вывоз на базу или на тарный завод должен осуществляться централизованно. Но это — в теории. А на практике никто вывозом тары не занимался. Реально заведующий магазином звонил на базу и вызывал машину. Приехавшему водителю следовало дать 10-15 рублей. Не дадите — ни одна машина больше не приедет. А это значит, что тара будет скапливаться во дворе, начнутся жалобы жильцов. На первый раз завмага-неудачника оштрафуют, на второй — уволят… А еще ведь надо мусор вывозить. У мусорщиков тариф четкий: 20 рублей за приезд машины.

Подсчитаем “производственные” расходы. На протяжении рабочего дня в магазин прибывает 5-10 машин с товаром — чаще обычным, но иногда и дефицитным. Завмагу это обходится в 30 рублей ежедневно. В плодоовощном магазине работали, в среднем, пять грузчиков. Значит, запишем в расходы еще пять рублей. Плюс 10-15 рублей за вывоз пустой тары. И не забудем о двадцатке мусорщикам. Итого: 70 рублей. При 25 рабочих днях в месяц получаем кругленькую сумму — 1750 рублей.

Но это еще не все. Ведь есть проверяющие органы, которым магазин подчиняется в дисциплинарном порядке, — торговая инспекция, народный контроль, санэпидстанция, пожарный надзор и многие другие. Всем им нужно платить, иначе нормально работать не дадут. Кроме того, придется “отстегнуть” милиции, ОБХСС — чтобы гасили жалобы покупателей, чтобы не замечали “левый товар” на прилавке.

Лояльность контролирующих органов обойдется завмагу примерно в 500 рублей в месяц. Эта сумма могла немного уменьшиться, если проверяющие брали натурой — например, дефицитными апельсинами, мандаринами, бананами. Или экзотическим плодом, которым в 1970-е в Киеве лакомились лишь избранные, — ананасом.

А еще завмаг обязан был регулярно отправлять своих работников на медосмотр. Но как их отправишь в поликлинику, где они проведут как минимум половину рабочего дня, если в магазин завезли скоропортящийся товар — виноград, клубнику? Значит, нужно уговорить врача, чтобы он осмотрел персонал прямо в магазине. Цена вопроса — десятка.

Перечень затрат далеко не исчерпывающий, однако и так ясно: чтобы удержать на плаву свою плодоовощную “флотилию”, завмагу надо было иметь ежемесячную “черную кассу” в размере около 2,2 тыс. рублей. Столько же стоил автомобиль ЗАЗ-965 “Запорожец” (горбатый). Официальная же зарплата самого заведующего плодоовощным магазином не превышала 150–160 рублей. С надбавками и премиями едва дотягивала до 200.

Откуда брались деньги

Более двух тысяч неучтенных рублей в месяц — это около 90 “левых” рублей в день. В распоряжении завмага было несколько способов “сделать” эти деньги. Например, “на кондиции”. Ведь с базы могли прислать в магазин свежие овощи или фрукты, а могли — изрядно подмороженные и подгнившие. Решение “казнить или помиловать” всецело зависело от товароведа плодоовощной базы, а точнее — от его взаимоотношений с завмагом. Если товаровед заинтересован материально, магазину включался “зеленый свет”.

Фокус в том, что согласно нормативам некондиционный товар составляет 3% общей массы. Естественно, его разрешали списать. Однако если овощи и фрукты свежие, реальный “некондишн” не превышал 0,2–0,3%. Товар, по документам списанный, в действительности продавался. Поскольку обслуживание в плодоовощных магазинах осуществлялось без кассовых аппаратов, сбыть неучтенную продукцию не составляло труда. Два-три вида товара с хорошей кондицией в день обеспечивали “левую” выручку приблизительно в размере 150 рублей. Эту сумму завмаг делил с “базовым” товароведом — как правило, 50 на 50.

“Левак” делался и с помощью приписок. Например, ящик апельсинов, отгружаемый с базы в магазин, при взвешивании завесил 2,2 кг. А товаровед, заполняя накладную, укажет в графе “вес с ящиком” чуть больше — 2,4 кг. Кто проверит? Никто. Вот эти лишние 200 г, умноженные на 200 ящиков, дают возможность провезти в машине 40 кг неучтенного товара. Который в конце рабочего дня принесет 80 “левых” рублей — их завмаг и товаровед, опять же, поделят пополам.

Еще одной статьей неучтенных денег являлся “подпольный” товар. Например, несколько машин яблок, нелегально вывезенных ночью с колхозного сада, — со сторожем всегда можно было найти общий язык. Иногда удавалось договориться за бутылку водки. Яблоки поступают на базу по липовым документам. Товаровед принимает товар и быстро “распихивает” по магазинам, с которыми у него налажен контакт. После реализации товара липовые документы уничтожают — никаких следов от “левых” яблок не остается. Ну а вырученные деньги, как всегда, делят между собой участники сделки.