Студенческая богадельня (Часть 3)

Со временем студентов в университете стало значительно больше, а количество мест в институте до 1850-х годов оставалось неизменным. Поступить туда удавалось далеко не каждому нуждающемуся юноше. При наличии вакансий устраивались конкурсы. «Соискатели, — писал Михаил Чалый о конкурсе 1840 года, — обязаны были выдержать полугодичный экзамен; получивший лучшие баллы занимает вакантное место. Охотников до казенного хлеба нашлось немало, но половина их отстала после первого же экзамена. Осталось два словесника, юрист и математик. Я принялся за дело энергически и одержал верх над соискателями. Но дело на этом не закончилось. Нужно было ждать заседания совета, от которого зависело определение в институт. До праздника Рождества оно не состоялось».

Совет собрался только в марте и вынес неожиданное решение: претендент на вакантное место должен сдать еще годовые экзамены. А до того вакансию оставить незамещенной. На самом же деле, место хотели отдать какому-то родичу ректора Неволина, а самого Чалого отстранить. Услышав о таком жестком решении, юноша, как сам он впоследствии писал, «чуть не рехнулся». Денег у него не было, квартиры — тоже.

«К счастью, — писал он потом в своих мемуарах, — не все профессора так безучастно отнеслись к погибающему. Между ними нашелся добрый человек, обративший внимание на ненормальность моего душевного состояния. Это был вечно достойный памяти Василий Федорович Домбровский. Заставши меня однажды в беседке Царского сада одного, где я сидел уже более часа, бессознательно глядя в даль, он принудил меня рассказать ему, что у меня на душе, и с живейшим участием отнесся к моему горю. Он меня успокоил, пообещав снова поднять вопрос в совете о моем деле. Говорил он в совете так тепло и задушевно, что растрогал даже такого бессердечного человека, каким был ректор Неволин.

Пока длилось заседание, я сидел, как осужденный на смерть, на крыльце в ожидании своей участи. Прежде всех выскочил из зала ректор и ускакал на своих рысаках. Потом вышел Василий Федорович с инспектором, как будто кого-то ища глазами. Увидев меня, они с сияющими от удовольствия лицами направились в мою сторону и поздравили с принятием на казенное содержание».

Институт казеннокоштных студентов закрыли в 1857 году по инициативе его попечителя — знаменитого хирурга Николая Пирогова. Он почему-то считал его закрытым учебным заведением, чем-то вроде Института благородных девиц или пансиона графини Левашовой, а все подобные учреждения, на его либеральный взгляд, были вредны и подлежали ликвидации. Многие педагоги и бывшие воспитанники института были против жесткой реформы Пирогова. Но попечитель настоял на своем. В результате гимназии лишились хорошо подготовленных преподавателей, а студенты — льготных квартир и финансовых дотаций. Выходит, у деспота Николая I хватало ума, чтобы заботиться о несостоятельной молодежи, а либерал Пирогов пустил ее на произвол судьбы, выгнал из любимого жилища на улицу. Не странно ли это? Очевидно, и царизм, и либерализм плохи каждый по-своему, и в любой политической доктрине есть своя мера бездушия.

Многие выпускники Института не могли простить Пирогову его фатальной ошибки и вспоминали об уничтоженном им учреждении с благодарностью и любовью.

Когда Институт казеннокоштных студентов и Квартиру для недостаточных студентов закрыли, в университете началась смута, а потом и бунты 1860-1870-х годов. Возможно, это простое совпадение, но все же нельзя до конца исключить и ту мысль, что с исчезновением этих учреждений начальство утратило прежнее влияние на учащуюся молодежь, что способствовало усилению ее агрессивности. А к чему это приводит, всем нам хорошо известно.