Дмитрий Дяченко (Часть 3)

В 1930 году Дяченко оказывается в опале. Его барокковые произведения, о которых ранее лестно отзывались многие архитекторы и пресса, теперь подвергнуты резкой критике. На них навешен ярлык “шаблонных”, то есть таких, которые “вопиющим образом напоминают о тяжелых для украинского народа временах”. Обвиняли Дяченко, прежде всего, конечно же, в национализме. На первый план в архитектуре страшных и уродливых тридцатых годов выходил рациональный имперский стиль, который даже теоретически не мог ужиться с украинским барокко. Образцами безвкусицы журнал “Соціалістичний Київ” объявлял Кловский дворец, Браму Заборовского, перестроенную в стиле барокко Петропавловскую церковь на Подоле (была разрушена), многие другие произведения. Что и говорить в таком случае о новой архитектуре. Любопытно, что вокруг темы сосуществования украинских народных традиций и рационализма в архитектуре развернулась полемика в прессе. По одну сторону находились Дяченко, Василий Кричевский, Николай Макаренко (репрессированный за то, что единственный из профессоров-историков ВУАН отказался подписать приговор Михайловскому Златоверхому монастырю), искусствовед, “незмінний секретар ВУАН”, также репрессированный Федор Эрнст, а по другую — новая волна услужливых и посему нужных новой власти: архитектор Холостенко, профессор архитектуры Рыков, архитектор Шафран, бывавшие в ЦК партии намного чаще, чем на строительных площадках, где возводились их “произведения”.

Помогали создавать негативный образ и “московские товарищи”, которые своими статьями в центральной партийной прессе и специальной литературе гадили самобытным украинским архитекторам, пописывая пасквили. Очевидно, что цель их “подрывной работы” состояла в том, чтобы самим строить на украинской земле в эпоху “розбудови Радянської України”. Так и случилось. Например, после переезда столицы из Харькова в Киев генеральный план реконструкции города, по сути, уничтоживший десятки шедевров архитектуры и памятников истории был создан хотя и киевским профессором Павлом Хаустовым, но в угоду ленинградской и московской архитектурным школам. Лангбард и Каракис успели особенно наследить в Киеве, построив свои неуклюжие творения на самых святых киевских местах (например, на месте церкви Трех Святителей и Георгиевской церкви, в усадьбе Десятинной церкви и т. п. В сущности, они использовали строительные площадки, освободившиеся после уничтожения перечисленных выше храмов).

Органы ОГПУ впервые арестовали Дмитрия Дяченко в Киеве в 1931 году. Обвинение банальное и традиционное в то время: “участие в контрреволюционной националистической деятельности”. Тогда ему удалось остаться на свободе. Возможно, какую-то роль в “освобождении” сыграли высокопоставленный покровитель и то, что выстроенные в Голосеево произведения архитектора получили положительные отзывы в западной прессе. Не мог же известный архитектор бесследно исчезнуть в тот период, когда с СССР налаживали дипломатические отношения самые “продвинутые” страны мира, например Германия и США! В семье Дяченко утверждали, что отмена обвинения 1931 года была связана с тем, что Дмитрий Михайлович держался на допросах мужественно и отвел от себя все подозрения. Как бы там ни было, но тот арест сильно повлиял на творческую судьбу мастера. Дяченко разрешили работать в архитектуре, но в его произведениях уже отсутствовали элементы украинского барокко, замененные архитектурой классицизма (здание Торговой академии на бульваре Шевченко, зоотехнический факультет УСХА). Нельзя сказать, что эти его конструктивистские творения были лишены индивидуальности, но все-таки они уступали в классе тому, что Дяченко создал в Киеве ранее. А далее наступило публичное “покаяние”. Выступая на І съезде Союза архитекторов Советской Украины, который состоялся в 1937 году, Дмитрий Дяченко “каялся” в присутствии сотен своих недругов и высокопоставленных партийных шишек с высокой трибуны в том, что использовал барокко! “Я увидел, что стиль современной советской архитектуры не может иметь места в формах киевского барокко (читай, украинского), тем более барокко, которое в большинстве своих памятников имеет характер клерикальный, церковный, и я, совершенно самостоятельно, продумавши, прочувствовавши, пришел к заключению, что то были искания, быть может, не совсем удачные в смысле идеологическом, во всяком случае, то была полоса ошибок… С 1930 года я в этом стиле совершенно не работаю” (цитата со стенограммы выступления Дяченко на І съезде Союза архитекторов Советской Украины). Съезд единогласно (1937 год все-таки) осудил “проступки” Дяченко. Архитектор уехал в Москву в надежде, что там, вдали от Киева, он сохранит свою жизнь и жизни родных и близких. С родней все сложилось более-менее благополучно. “Черный ворон” прибыл только за ним…

До 1957 года, то есть до момента посмертной реабилитации, имя Дмитрия Дяченко упоминалось лишь в специальной литературе. В энциклопедиях и справочных изданиях хрущевской “оттепели”, брежневской поры и перестройки о Дяченко вспоминали без пиетета, впрочем, отмечали его “некоторые” заслуги на ниве архитектуры.