Андрей Муравьйов (Часть 1)

Кто бы мог подумать, что сын известного математика, генерал-майора Николая Муравьева — основателя Московской школы офицеров-штабистов (эта школа колонновожатых впоследствии перебралась в Петербург и с 1832 года стала именоваться Николаевской академией Генерального штаба), брат таких выдающихся “госслужащих”, как правитель Виленского края, душитель Польского восстания 1863 года Михаил Муравьев и наместник царя на Кавказе — Николай Муравьев-Карский, войдет в историю не как какой-нибудь прославленный солдафон, а именно и прежде всего — как духовный писатель.
Друг Пушкина, Баратынского и Вяземского, особа, почитаемая Лермонтовым, Тютчевым и Апухтиным, Крыловым, Грибоедовым и графиней Зинаидой Волконской; личность, к которой с неприязнью относились обер-прокурор Синода Протасов, киевский викарий — архиепископ Порфирий Успенский и многие другие, была столь противоречивой, что это можно было узреть даже в некрологе, составленном после кончины Муравьева, последовавшей в 1874 году, его другом — Николаем Васильевичем Путятой.

“Авторская деятельность А. Н. Муравьева принесла в свое время несомненную пользу, доставила ему большую известность и дала право на место в истории русской литературы”, — писал Николай Путята в сентябре 1874 года, несколько дней спустя после кончины писателя.

Итак — авторская деятельность, прежде всего — литературная… Начинал будущий писатель с поэзии. Но неудачно. Его переводы Тита Ливия, “Энеиды” Вергилия, драма “Князья Тверские в Златой Орде”, пьеса “Битва при Тивериаде” успеха не имели.
В конце 1829-го — начале 1830 года Муравьев (к тому времени вышедший в отставку с военной службы и экстерном окончивший Московский университет) смог побывать в Палестине и Египте и издать в 1832 году свой первый прозаический труд — “Путешествие по святым местам”, который высоко оценил Александр Сергеевич Пушкин, записавший: “С умилением и невольной завистью прочли мы книгу…”
Николай Семенович Лесков считал, что Андрей Николаевич Муравьев “первый из светских людей начал вещать о таких вопросах, которыми до него “светские” люди не интересовались и не умели за них тронуться”. Правда, в российской литературе начала XIX века уже был Карамзин со своими “Записками русского путешественника”. Но в них вопросам веры почти не нашлось места. Заинтересовался трудом Андрея Муравьева и сам император. Николай Павлович, видимо из соображений общественной пользы, назначил Андрея Николаевича секретарем при обер-прокуроре Синода. Характер и прямолинейность нашего героя проявились в этой должности очень сильно. Самолюбивый Муравьев конфликтовал с государевыми “служками”, доказывал их несостоятельность при решении вопросов, связанных с деятельностью Церкви. Да и вообще, “состоять в Синоде за обер-прокурорским столом” было для Муравьева занятием утомительным. Душа жаждала новых путешествий и новых, еще не написанных книг. К тому же, будучи членом Духовного учебного правления, Андрей Муравьев всегда держал сторону присутствовавших в Синоде духовных лиц, был дружен с митрополитом Московским — Филаретом (Дроздовым) и митрополитом Киевским и Галицким — Филаретом (Амфитеатровым), за что впал в немилость у самого обер-прокурора Протасова, который вряд ли почитал Православие…

Талантливый писатель и паломник по святым местам своей страны, Андрей Николаевич Муравьев объединил оба своих увлечения, издав в 1844 году очередной фундаментальный труд, выдержавший множество переизданий — 600 страниц подробного повествования о “путешествии по святым местам русским”, треть которого (во 2-й части) посвящена святыням Киева.

Андрей Муравьев очень любил Киев, часто бывал здесь, мечтал на склоне лет поселиться в нем навсегда. В августе 1843 года, в очередной раз посетив наш город, Андрей Николаевич записал: “Не хочу таить, что мирное пристанище под сенью моего Ангела (то есть неподалеку от церкви своего патрона Андрея Первозванного), посреди воспоминаний отечественных и церковных было часто мечтою юношеского воображения; так люблю я мечтать и теперь, в виду древних святилищ”. Писатель тогда же расспрашивал священника Андреевской церкви о том, есть ли в окрестностях храма Андрея Первозванного “праздное место”. На что священник ответил: “О, я бы нашел место, если только угадал вашу мысль… Вот направо свободный участок, несколько пониже вала; есть и еще такой же по ту сторону церкви, на самом спуске, и еще ниже в полугоре, где находится и вода; потому что родники, бывшие на вершине холма, проведены, для безопасности здания, в ископанный нарочно водоем… Но все эти места слишком открыты для зимней непогоды: древняя усадьба Св. Владимира на старом Киеве, против крыльца церковного, более бы удовлетворила вашему желанию…”
В районе Владимирской улицы еще в 1820 году отставной поручик, помещик и археолог Александр Семенович Анненков, переехавший в Киев из Полтавской губернии, выкупил несколько обширных земельных участков, приобрел приличную недвижимость в историческом центре Киева. Как археолог Анненков не мог не знать, какие сокровища могли скрываться в здешней земле. В 1824 году на одном из участков во время раскопок руин Десятинной церкви Александр Семенович откопал клад, состоявший из золотых сосудов и различных драгоценных украшений, который присвоил и вывез в свое имение под местечком Лубны. В конце концов Анненкова упекли в тюрьму за… изготовление фальшивых ассигнаций. В 1853 году он скончался, находясь за решеткой.