Великий пожар 1811 года (Часть 3)

Диверсанты добились своего. Мирная жизнь в Киеве закончилась. Горожанами овладело беспокойство. Город наежился, ощетинился пиками сторожей и ополченцев. На защиту Киева встали все, кто мог держать оружие в руках: от ремесленников подольских цехов до дворян во главе с генерал-губернатором.

Маршал Даву стремился запугать горожан, испытать их готовность к борьбе, но увидел вдруг перед собой вместо мирного поселения огромный военный лагерь.

«Киев, – писал Ф. Глинка, – походил на обширный воинский стан. Сон удалился от глаз напуганных жителей; в каждом доме учреждалась своя стража; едва одна половина жителей засыпала слабым сном, другая всегда бодрствовала. От зари вечерней до самого света народ теснился вокруг домов. Везде гремели трещотки, везде отдавались отголоски часовых. Воинские отряды переходили из улицы в улицу; уланы разъезжали дозором; и сам военный губернатор, генерал от инфантерии Михаил Андреевич Милорадович, с такою самою бдительностью, которою он отличался на поле брани, нередко провожал целые ночи на коне».

12 августа для успокоения горожан из Петербурга прибыл следственный пристав Аничков. Он действовал в рамках полученной от начальства инструкции и вскоре «выяснил», что никаких поджогов не было и не могло быть, а Подол сгорел от баловства с огнем 15-летнего сына мещанина Авдиевского.

Надуманность официального вывода была всем понятна, но правительству он понравился. 6 сентября Аничкову объявили монаршее благоволение за удачное следствие, и он благополучно отбыл из Киева. Возмущению горожан не было предела. Не заинтересованный в раздувании скандала царь пообещал погоревшим подолянам безвозмездную материальную помощь. Предполагалось не только возобновить застройку на перенаселенном берегу Днепра, но и создать для подолян за счет казны новый жилищный массив «за Золотыми воротами». (Впоследствии он таки появился и стал называться «Новым Строением».)

Для окончательного замирения горожан в Киев был послан сенатор Завалиевский, которому поручалось проверить справедливость выводов Аничкова. Расчет правительства состоял в том, что сенатор был для киевлян своим человеком (в детстве он был городским «нищуком», т.е. сиротой, жившим при приходской церкви), и они ему могли поверить, если он тоже скажет, что никаких диверсантов в Киеве небыло и нет. Сенатор-«нищук» так и сделал, но киевляне все-таки остались при своем мнении.

Они не желали войти в положение царя, понять его опасения. А тут было над чем подумать! Большинство помещиков Киевской губернии составляли поляки. Многие из них тайно или явно благоволили Наполеону. По следственным данным, основное ядро поджигателей составляли молодые офицеры польской армии, прошедшие специальную выучку у французских инструкторов. Преследование их по закону повлекло бы за собой конфискацию многих имений, следствием чего было бы недовольство шляхты и массовое ее бегство к Даву в Варшаву. Оставалось только одно: арестовывать поджигателей, но не допускать их дела до суда, а население успокаивать россказнями о детском баловстве с огнем.

После отъезда второго царского следователя тревожные слухи не прекратились. Народ роптал. Горячие головы начинали свои, частные расследования «пожарного дела» и открыто говорили о том, о чем упорно молчала полиция. Рассказ одного из них попал на страницы очерка «Тревожные годы» (1891) историка Ореста Левицкого (1849-1922), исследовавшего полицейские материалы 1811 г.

Это был подмастерье Межигорской фаянсовой фабрики Давид Моленко. Сидя как-то в «винопродажном погребе» купца Рябчикова на Печерском форштадте, он поведал присутствовавшим захватывающую историю поимки четырех злоумышленников во время ночного обхода им территории предприятия. Подвергнув их жестокой пытке на колесе, он, якобы, узнал от них все, чего не могли добиться царские чиновники.

Поджигатели, утверждал этот «частный детектив», пришли из Польши с целым отрядом диверсантов в 500 человек. Они жгли города и села, уничтожали посевы, опустошали магазины (склады). Руководили ими три французских полковника, переодетые в женские платья. Одна из этих адских дам, говорил Моленко, уже проникла в Киев. Она «подговаривает людей к поджогам и платит таковым охотникам по 25 рублей в день».

Публика слушала и поддакивала, но когда Моленко взялся было за шапку, в «винопродажный погреб» нагрянула полиция. Рассказчику пришлось подробно, «под протокол» повторить все сказанное им в питейном заведении. В награду за свои мнимые подвиги он получил в руки метлу и несколько дней красовался с нею перед киевлянами, дабы весь Киев видел, что ожидает всех самозванных «следователей».